Книга Красная точка - Дмитрий Бавильский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Поначалу отрыв от детства казался Васе совсем неглубоким, как ямка во дворе (трубы опять перекладывают, что ли?), её легко перепрыгнуть, чтобы вернуться в состояние лёгкости и чистоты, полноты и объёмности мира, ещё непонятного и разнообразного в своей загадочности.
Однако незаметно трещина, отделяющая Васю от детства, вырастает в пропасть, увеличиваясь каждый день, пока не превращается в окончательно непреодолимое препятствие.
Человек вроде бы тот же, что и раньше, однако втиснуться в прежние очертания отныне нет никакой возможности – как в одежку, из которой вырос.
Хотя где-то внутри сознания отрыв этот долгое время видится прежним – не глубже рва, зарытого у первого подъезда (трубы починены и опрессованы), шрама, оставшегося от кем-то прорытой траншеи и остающегося в теле дворового асфальта, видимо, навсегда…
…Тут Вася очнулся от мыслей, так как песня, которой Низамов и Хворостовский ставили жирную красную точку, закончилась и можно вернуться к реальности. Наплыв прошлого растаял. Исчез выдохом пара. Навстречу Васе шёл усатый Низамов с рюмкой холодной водки в протянутой руке. Боковым зрением Вася видит, что Катя Кручёных пьет чай. Странно, но когда «Полёт» выбирался куда-нибудь из стен ДК ЖД, она почти всегда оказывалась рядом с ним. Знал, что не нарочно, но трепетал по привычке и с некоторым запасом: вдруг, мол, из этого что-то получится?
Из ДК отлучались всё чаще: отработав программу максимум на товарищах, полётовские сколотили концертную бригаду. Сначала ездили по предприятиям, выступали перед обедавшими железнодорожниками «в рамках шефской помощи», но, вскоре вкусив успеха, озаботились вознаграждениями. Благо законодательство позволяло вести не только «индивидуальную трудовую деятельность». Тем более что «купи-продай» у Хворостовского не заладился, а кредиты отдавать надо. Счётчик тикает.
Бригада эта как-то сама собой образовалось, почти подспудно и незаметно для других – дополнительная вечерняя занятость пару раз в неделю. Особенно везло выходным – с сопровождением свадеб и выездов на природу, требовавших культурное обрамление. Вася с изумлением наблюдал, как Низамов «пошёл в разнос»: ушёл со скандалом из райкома ВЛКСМ и «занялся бизнесом», связался с птицефабрикой, начал курами торговать. Посредничать. Но между комсомолом и бизнесом был период, когда он плотно, один за другим, провоцировал концерты, благо организационные таланты у Низамова оказались выдающимися. Вот он и мотался по всей области с постоянной группой поющих студийцев (кто без голоса, как Никонов, те сценки показывали, «юмором» занимались), которым теперь, видимо, не до «Диктатуры совести» стало.
Низамов не просто давал концерты «по всем регионам», от северо-западного горнозаводского района возле Башкирии до предказахстанских степей, там, где Аркаим, на юге, но, оказывается, ещё и коммерческие связи налаживал. Пока Тецкий с Корецким кандидатские писали, он торговые мосты между производством и магазинами создавал. Васю восхищала его деловаристость. Сам он ни на что такое «в духе времени» не способен. Он даже петь-то мог только хором, из-за чего за компанию ездил, не выступая. Зажатому, ему даже конферанса не доверяли. Он Хворостовскому в дороге дежурные шуточки сочинял да в репризах изображал массовку.
Низамов приосанился, распушил усы, хотя по пьяни признавался, что в комсомоле ему, конечно же, проще было, сиднем-то сидеть. Волка ноги кормят, но так сколько это годочков ему бегать придётся, пока разбогатеешь и на одном месте осядешь? Вася ему тогда в политику посоветовал пойти. Сразу, мол, возможности для коммерции максимально раздвинутся, неужели непонятно? Тем более что внешность внушительную, как с советского плаката, Низамов ещё в ВЛКСМ выработал. Усы опять же. Ласковый, как у Ленина, прищур, внушающий доверие.
Низамов, надо отдать должное, к совету прислушался и выдвинулся в депутаты. Это, впрочем, случится потом, когда куры «на подложке» его почти разорят и нужно будет отыскивать выход, как уйти от бандитствующих (а других тогда ещё не выросло), крышующих кредиторов.
Но всё это будет позже, вечность спустя, когда от «Полёта» останутся рожки да ножки, а в залу с тёмно-зелёными кулисами въедет бухгалтерия железной дороги. Пока студийцы, лёгкие на подъём, ездят по всему окоёму. Начинают с «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались», точно включая в зале яркий свет, а далее, со всеми остановками, и про Наталью Николаевну, Наташу, Дусь, и про ботик, и про лыжи у печки, и про не наточенные ножи (Вася уже знает, что всё это – ЧУЖИЕ ПЕСНИ, но ему всё равно: поддельная искренность тоже может быть хорошим товаром), и про «будут внуки у нас», с обязательной на финал «Песне ты не скажешь до свиданья…».
Васю берут для ощущения толпы на сцене, необходимого на апофеоз. Ему, конечно, ничего не платят. Зато кормят и поят. Васе в кайф табуниться. Танцуй, пока молодой. Софа вызывает его на индивидуальные занятия – учит его правильно читать стихи. Ставит технику чтения. Значит, дальше он сможет заниматься театром профессионально (не сбудется), выступать за червонцы (не случится).
Вася почти не тратит сил на учёбу. По остаточному принципу. Тем более что все его товарищи по «Полёту» (разве что кроме Кручёных) вышли из студенческого возраста. Даже Танечка Лукова русскую литературу в школе преподаёт, Наташа Потанина на приёме в поликлинике сидит. Тецкий со своей Светой в Свердловск распределился, Никонов с Низамовым – в бизнесе по уши. Даже у Дуси Серегиной – парфюмерный бизнес: духи из Польши возит. Корецкий дольше всех наукой занимался, защитился даже, пока не плюнул однажды и к Никонову в бизнес не ушёл. Соорудили они совместную фирму, чтобы рассориться на веки вечные, но это тоже случится гораздо позже, уже, что ли, после «Собачьего сердца», последней премьеры С.С., и после того, как Хворостовский исчезнет на пару бесконечных лет, скрываясь от счётчика.
Перед пропажей, совершенно внезапно, Хворостовский заехал к Васе. Домой. Узнал же (откуда? как?), где живёт. Но не попрощаться (что за лирика), а попытаться денег занять. Узнать хотя бы, есть ли. Вася едва не рассмеялся. Не стал, очень уж у Олега вид был нешуточный.
– Вообще-то, Хворостовский, студент я.
– Да я понимаю, помню, знаю. Но мало ли. Вдруг есть. Ни у кого нет. Даже у Дуси. Говорит – всё в бизнес вложила. И в реставрацию Вавельского замка. Надо очень-очень. С родителями же живёшь… У них не спросишь?
Так Вася узнал, что такое отчаянье, – это когда к нищему студенту заходят занять ну хоть какую-нибудь сумму, вдруг обломится там, где, по всем законам природы, и быть ничего не должно. Васе хотелось, чтобы Хворостовский поскорее ушёл, но тот тянул и тянул время, гремел бутылками в сумке с надписью «Олимпиада-80» на боку, пока не достал пузырик и они его распили, закрывшись на кухне, куда мама демонстративно не стала заглядывать.
Выпив водки, Хворостовский расплакался, и Вася окаменел ещё сильнее – стало важным ни в коем случае не поддаваться чужой панике, поэтому он пил и не пьянел, а терпеливо ждал, пока Хворостовский поймёт, что здесь ловить нечего.
