Книга Мускат утешения - Патрик О'Брайан

Он достал пометки, приколотые к кучкам бумаг, и разложил их на столе.

— Что до друзей Слейда, все довольно неплохо. Миссис Смайлс была назначена к человеку, отбывшему свой срок, их здесь называют эмансипистами. Он поселился на довольно неплохой земле около реки Хэксбюри, они поженились. Трое других на условном освобождении, работают на рыбацких лодках. Только один, Гарри Фел, сбежал к китобоям. Вот адреса остальных.

Он вручил Стивену аккуратный канцелярский лист, на котором имена и адреса были подчеркнуты красным, и продолжил:

— Что до списка Бондена, то, боюсь, здесь новости не столь хорошие. Двое не прибыли, умерев во время плавания. Один скончался здесь от естественных причин, один сбежал и то ли умер от голода в буше, то ли убит аборигенами, а двоих послали на остров Норфолк.

— Это где?

— Далеко в океане, по–моему, около тысячи миль. Исправительная колония, которая должна запугать местных каторжников. С ними так дурно обошлись, что они больше не в своем уме. Что до остальных, то некоторые все еще в назначенных слугах, некоторые — на условном. Вот документы. Но что до Колмана, сэр, то мне жаль сообщить, что дела его очень плохи. Он все время пытается сбежать. Последний раз вместе с тремя другими ирландцами. Один из них услышал, что если пройти достаточно далеко на север, то дойдешь до реки, не очень широкой и не очень глубокой, а на другом берегу ее — Китай, где люди добрые и можно найти «индийца», чтобы добраться домой. Их поймали аборигены полумертвыми от жажды и голода, и вернули за вознаграждение. Один из них умер от порки. Колман свою порцию пережил — дважды по двести кнутов, и его бы отправили в колонию, если бы не вмешательство доктора Редферна. Он сказал, что для него это значит смерть, так что его отправят в усадьбу на берегу Параматты вместе с полудюжиной других каторжников. Мистер Пейнтер рассказал, что это считается чуть лучше исправительной колонии, но не сильно, поскольку усадьба принадлежит мистеру Марсдену. Он священник, и его зовут «Отец Зверь» — так он любит пороть своих людей, особенно ирландских католиков. Мистер Пейнтер не думает, что Колман продержится хотя бы год.

— Где он сейчас?

— В больнице в Дауэс Пойнт, сэр, это на северном берегу бухты.

— Когда его отправят?

— О, да в любой момент в ближайшие недели. Клерки такими вещами занимаются как вздумается.

— Кто такой доктор Редферн?

— Что ж, сэр, наш доктор Редферн. Доктор Редферн из Нора. Но вы его не вспомните, сэр, будучи, если позволите, слишком молодым моряком. А вот капитан его должен помнить.

— Я знаю, что в Норе был мятеж в девяностом седьмом, вслед за беспорядками в Спитхеде.

— Да. Ну что ж, доктор Редферн сказал мятежникам собраться вместе, быть едиными. За это военный трибунал приговорил его к повешению. Но через какое–то время его отправили сюда, а сейчас полностью помиловали. Спасибо капитану Кингу. Я служил под его началом на «Ахиллесе». Здесь доктора любят — самая обширная практика в Сиднее — но особенно заключенные. Для них у него всегда найдется доброе слово, большую часть дня всегда проводит в больнице.

— Спасибо, мистер Адамс. Я вам очень признателен за все это беспокойство и уверен, что никто другой не смог бы добиться таких результатов. Это деликатные переговоры, одна фальшивая нота могла бы оказаться фатальной.

Адамс улыбнулся и поклонился, но не запротестовал, и Стивен продолжил:

— И я искренне рад за то, что здесь есть человек, подобный доктору Редферну. Вы когда–нибудь видели подобное место?

— Нет, сэр, не видел. И не ожидал увидеть раньше, чем в аду. А вот, сэр, мой отчет о тратах, а вот…

— Пожалуйста, не надо, мистер Адамс, и добавьте это, — Стивен передал иоганнес, — к тому, что могло остаться, и, если вы считаете это приемлемым, угостите Пейнтера и его более–менее респектабельных коллег лучшим обедом, который можно позволить в Сиднее. Такими союзниками пренебрегать нельзя.

Когда Мартин вернулся вечером на корабль, то нес сверток, содержавший надежду Джона Полтона если не на славу и богатство, то хотя бы на побег, на билет домой в мир, который он знал, в свободу плыть по волнам человеческого существования.

— Капитан вернулся?

— Нет. Он прислал мне сообщение, что заночует на Параматте. Спускайтесь и усаживайтесь, поужинаем вместе. В кают–компании никого. Не сомневаюсь, что это книга вашего друга.

— Ну, вот первые три тома. Я не должен их испачкать или помять страницы, если мне дорога жизнь. А вот четвертый, кроме последней главы. Бедняга, он так мучается по поводу окончания. Боюсь, что без некоторого воодушевления у него так ничего и не получится. Его кузен считает всю художественную литературу аморальной. И знаете, Мэтьюрин, этот самый кузен не вполне нормальный. Не только отвергает литературу за лживость, поскольку это скопище вранья, но еще и в кухне не дозволено держать перец и соль, дабы не будоражить ощущения. Бедный Джон вынужден уносить скрипку за пределы слышимости, прежде чем даже настроить её. Более того, кузен не дает ему денег — но это я уже сплетничаю. Он приглашает нас на обед в воскресенье, и предполагает, что мы сможем сыграть что–нибудь знакомое всем, например, квартет Моцарта ре–минор, о котором мы говорили. Приглашение это я принял не без неуверенности, поскольку мое исполнение, как мне известно, в лучшем случае посредственное.

— Вовсе нет, вовсе нет. Никто из нас не Тартини. Чувство такта у вас хорошее, и если и есть недостаток, на чем не настаиваю, так это то, что вы можете иногда вступить на четверть тона выше. Но слух мой далек от идеала, камертон оказался бы бесконечно полезнее.

— Как я надеюсь, что книга хорошая, — сменил тему Мартин, тревожно взирая на роман. — Лживая рекомендация никогда не будет иметь силы искренней похвалы. Первая страница не вызвала у меня неприятия. Могу ли я ее вам прочесть?

— Пожалуйста.

«Брак связан со многими добродетелями, — произнес Эдмунд, — и одна, которую нечасто замечают холостяки, состоит в том, что он помогает мужчине убедиться: он вовсе не всеведущ и даже не непогрешим. Мужу для этого достаточно лишь пробормотать желание, которое столкнется с отрицанием, противодействием, противоречием или услышать слово «Но», за которым следует пауза, обычно очень короткая, пока выстраиваются причины не исполнять сие желание, оно превратно истолковывается наперекор его намерениям, его истинным стремлениям.

Это я очень часто слышала от вас, мистер Вернон, — ответила его жена. — Но разве не следует учитывать, что жена обычно менее образована, обычно беднее и всегда физически слабее мужа? Если она не будет заявлять о своем существовании, то ей грозит опасность быть полностью поглощенной мужем».

— Если он не возражает, — заметил Стивен, — я бы очень хотел почитать книгу, когда разум мой будет спокоен. Но, Мартин, он не спокоен. Вы знаете мое беспокойство о Падине.

— Конечно знаю и разделяю его. Вспомните, я был, когда он впервые поднялся на борт, бедняга, и он мне сразу понравился. Есть новости?