Книга Вторжение. Судьба генерала Павлова - Александр Ржешевский

За выскобленным столом сидел следователь в лейтенантской форме, невысок, узкоплеч. На круглом блинообразном лице все было бесцветным и серым: глаза, щеки, редкий волос на голове. Он вытер мокрые губы платком, едва Иван вошел. И тотчас вытер их снова.

— А, Латов! Проходи. Дай на тебя поглядеть.

Иван промолчал, не стал придуриваться. Ни на примирение, ни на шутку охоты не было. Набычившись, глядел, ожидая расспросов. Лейтенант согнал с лица улыбку. Серые глаза его потускнели, точно из них ушла теплая жизненная сила и налилась холодная вода.

— Какой номер полка? Кто командир? Отвечай без утайки, не вздумай финтить. До тебя тут один мне мозги крутил. Но я его быстро выведу.

Оглянувшись на часового, Иван ответил. Назвал майора Щепинова, рассказал о его гибели.

Следователь покрутил головой.

— Не сходится, Латов! Не сходится. Майор Щепинов жив. А про тебя товарищи говорят, что вел в бою трусливо, подбивал бойцов сдаваться в плен.

Голос Ивана зачугунел:

— Кто? Дайте сюда!..

— Руки коротки, Латов! Руки коротки.

— Спросите майора Щепинова.

Глаза следователя сделались прозрачными, почти безжизненными.

— Не командуй тут! Не знаешь, где находишься? Здесь не таких здоровяков обламывали. А у нас к тебе давний особый счет, ты еще до войны против Советской власти агитировал. Верные люди сообщили, какие разговоры антипартийные ты вел. Я за тобой еще до войны охотился. Ну и сейчас себя показал. В бою дал себя окружить. Отступил без приказа.

— Какого приказа? — изумился Иван.

— Тут я задаю вопросы.

— Да вы посмотрите в лесах за Минском, сколько солдат с пустыми винтовками бродит. Командиры убиты, патронов нет.

Следователь закурил, замахал руками и выскочил из-за стола.

— Ну ты мне брось панику разводить. Незаменимых людей у нас нету. Одного командира убили, другие найдутся. Вместо того чтобы поднимать воинский дух, ты панику разводишь. За это знаешь, что полагается? Расстрел!

Он бегал по комнате, плевал за печку и беспрерывно курил. Иван стоял строго.

— Немец расстреливает, теперь еще и вы. Кто воевать-то будет?

Лейтенант остановился, пригасил папиросу слюнями и яростно взглянул на него.

— А ты не грози мне, Латов! Защитник выискался. Кроме тебя другие защитники найдутся. По-хорошему, ты давно сидеть должен. Тебе винтовку доверять нельзя. У нас еще до войны на тебя дело заведено. Как ты пролез в армию?

Помолчал, ожидая, что скажет Иван. Даже довольство промелькнуло в глазах от сознания полной своей власти над этим человеком. Однажды, упустив Ивана, он уже получил нагоняй от начальства. И теперь хотел отомстить. Не случись промашка с Латовым, в его петлицах был бы уже третий кубарь и другая должность. Но, видно, судьба к нему милостива. Любой часовой по его знаку изрешетит арестованного окруженца. И никто не будет держать ответ. Разве жизнь арестованного что-нибудь стоит?

— Нет, Латов Иван, — произнес он с ухмылкой. — Твоя песенка спета. Что ты делал в тылу у немцев, известно. Показания на тебя есть! — он хлопнул ладонью по разложенным на столе бумагам. — Трибунал будет разбираться. Если, конечно, ты доживешь до трибунала…

Иван опустил руки, расслабился, что делал всегда непроизвольно в минуту опасности. Похоже, лейтенант решил расправиться с ним тут, изобразив попытку. Да мало ли что они могли изобразить. Вскинутая винтовка часового качалась в двух шагах. При случае, в прыжке до нее можно было дотянуться. А значит, незачем прятать глаза и молчать, как утопленнику.

— Тебя с нами не было, когда мы немца сдерживали, — негромко сказал он и поглядел зло. — Ты бы вопросы не задавал.

Михальцев пропустил колкость мимо ушей и вдруг рявкнул, косо глянув на часового:

— Руки назад! — и добавил тише. — Кажется, я не разрешал на «ты»? Потому что судьбы у нас разные. Тебя ждет тюрьма или вышка. Если побежишь, может, и до сарая не доведем обратно. А я надеюсь дослужиться до генерала. И чем больше таких, как ты, ликвидирую, тем скорее надену генеральские лампасы. Усек? Руки назад!

Иван промолчал и подумал, что все его слова — правда. Однако удивился, что в запасе еще оставалось много терпения.

— Что? — спросил следователь. — Первая стадия помешательства? Хочешь меня изничтожить? Вижу по глазам, но получится ровно наоборот. Сегодня мы тебя этапируем. И ты расскажешь все, что велят. Ты последний раз в человеческом обличье. Нету силы, Иван, которая бы тебя спасла. Ты понимаешь? Убивать тебя сейчас нет резона. В трибунале сидят строгие, принципиальные товарищи. Им даны большие права от имени партии и советской власти. А у тебя этих прав нету.

Следователь замолчал, как бы давая арестанту обдумать сказанное. Он был доволен собой. У него появилось такое чувство, будто он занимается сыском тысячу лет. Быстро вынув платок, он вытер слюну в ушах губ. «Жабыч», — вспомнилось Ивану.

— До войны загремел бы ты у меня в сибирские лагеря на десять лет, — миролюбиво улыбнулся лейтенант, — за контрреволюционную деятельность. А теперь новый поворот намечается. Теперь будет тебе по всей форме военный трибунал. А я не знаю, что бы другое выносил трибунал, кроме расстрела. Увести!

Иван разомкнул руки и шагнул к столу. Ненависть черной волной залила глаза, и в этой черноте, казалось, плавало круглое мучнистое лицо с мокрыми губами. Потом лицо завизжало и исчезло. Следователь отбежал в угол избы и вырвал пистолет из кобуры.

— Часовой! Назад…

Пригнувшись, Иван ждал выстрела и готовился его предупредить. Терять было нечего.

За окном затарахтел грузовик. Но звук был погуще, чем у обычной полуторки. Дверь отворилась, и часовой, хватаясь за грудь, просипел:

— Немцы!

Следователь почему-то сунул пистолет в кобуру. Откинув часового, Иван бросился к выходу. Через два пепелища за черными трубами остановился длинный грузовик. С него через борта посыпались вражеские солдаты. Некоторые, выпрямившись, постреливали по сторонам.

Оставалась секунда, когда под нехожеными будыльями можно было отползти в дальний угол сада. Иван распластался по земле, выбил кулаком доски в заборе и добрался до орешниковых зарослей.

Резкий металлический звук заставил оглянуться. Двое немецких солдат стояли с автоматами наизготовку возле сарая. Третий сбивал железякой замок на воротах. Иван представил лежащих безоружных бойцов и помертвел от бессильной ярости. Опомнившись, начал отходить. Он не видел, как выглянувший из дома часовой был убит. Оставшийся без охраны, Жабыч заметался по комнате. Опять расстегнул кобуру. Здоровенный немец, переступив порог, стрельнул в метнувшуюся фигуру, промахнулся. Выбил пистолет из тонкой руки. Потом сграбастал тощего лейтенанта широкой ручищей за шиворот и выкинул, как щенка, наверх в раскрытую дверь.