Книга Глубокий поиск. Книга 2. Черные крылья - Иван Кузнецов

Но моментальных встреч можно было насчитать по пальцам одной руки. После радостной встряски – снова медленное погружение в неопределённость и сомнения: что, если мысленная связь подводит во всём, кроме цифр и названий? Что, если она срабатывает куда реже, чем я надеюсь? Что, если на сей раз она утрачена окончательно? Кроме того, короткие записки, которые мне передавали на моментальных встречах, было необходимо читать между строк, поскольку не существовало другого способа зашифровать для меня их смысл, ведь мне не дали настоящего шифра. В результате опять возникало зыбкое ощущение неуверенности в полученной информации.

С общей потерей чувства реальности я боролась непримиримо. Открывала глаза и уши, впитывая каждую деталь окружающего мира, ловила ощущения от прикосновений к предметам, от одежды, от собственного тела, от дуновения ветра, от лучей солнца, вчувствовалась в каждый запах, в оттенки вкуса. И не забывала держать в памяти последовательность событий – единственное, что напрочь теряется во сне и трансе…

Единственная моя ошибка на госэкзамене по нейроэнергетической конспирации и защите: я не задалась вопросом, как оказалась в стенах Лаборатории в Москве зимой сорок второго года. Главное, что нужно сделать, если хочешь проснуться и прийти в себя: спроси себя, как я здесь оказалась и ради чего…

Самое трудоёмкое в телепатии – передавать текст. Его надо передать по буквам и, принимая, не ошибиться. Поэтому, когда требовалось сообщить мне, на какой улице назначена встреча, девчонки, по возможности, старались прибегать к целостным образам. Например: дерево и густой запах цветения – я изучаю карту города и без труда нахожу улицу Под липами…

К слову. Тогда, во время работы, проявился один существенный недостаток моей памяти. Передадут мне маршрут для следующей встречи – я изучу его по карте, закрою глаза – вижу, прохожу без запиночки… Но только прошла – и все названия улиц из головы вон. В результате сложилась занятная ситуация: я хорошо знала город зрительно, ясно представляла себе и карту, и внешний вид площадей, улиц, скверов, отдельных зданий, но всё это в моей голове оставалось почти безымянным…

Теперь этого пробела по понятным причинам уже не восстановить. Да и ладно. Что проку ворошить в памяти названия улиц, которые не звучат для тебя ни трогательно, ни торжественно, ни забавно? Зачем припоминать виды города, которые не радовали глаз, не вызывали душевного трепета и не существуют ныне?…

Итак, мне передавали название улицы, а также дату и время встречи. Если не удавалось подобрать к названию разборчивый образ, девчонки и я мучились с передачей по буквам. В любом случае я сразу отыскивала на карте заданное место и передавала простой условный сигнал: «нашла». Если не находила, телепатическую передачу повторяли.

Определившись с улицей, мы переходили к дате и времени. Тут мне были удобны календарь и циферблат с крупными арабскими цифрами. И там, и там нужная цифра высвечивалась, словно прожектором. Для подтверждения я передавала в ответ те же образы, но для Жени мысленно обводила цифру кружочком, а для Лиды просто рисовала на белом «экране» крупные арабские цифры.

Вероятность, что девчонки примут желаемое за действительное, исключалась очень просто: передаёт мне информацию одна из них, а принимает от меня проверочные образы – другая. Причём вторая не имела той информации, которой располагала первая, и могла получить её только от меня.

Если я знала, что никак не смогу прийти в назначенное время, поскольку буду неотложно занята, то я передавала удобный и чёткий условный сигнал: «невозможно». Тогда мне сообщали намеченное заранее запасное время для встречи.

Громоздко, медлительно – зато совершенно безопасно!

Тем же макаром я и сама при необходимости могла бы назначить встречу.

* * *

Сообщению о предстоящем контакте я очень обрадовалась, в первый момент решив, что моя просьба удовлетворена и мне удастся лично встретиться и поговорить с нашим разведчиком-нелегалом. Но выяснилось, что речь опять идёт о моментальной встрече. Что ж, я рада была и этому. Назначенная дата в первый момент показалась странно знакомой, а затем я сообразила, что это – то самое число, которое дома считалось днём моего рождения…

Точной даты моего рождения в семье никто не помнил. Не помнил даже отец, хотя он просто с ума сошёл от радости, когда я появилась на свет, – так и он сам рассказывал много раз, и мать с бабушкой подтверждали, и соседи. Бабушка запомнила день, когда носила меня крестить в другую деревню, где сохранилась действующая церковь. Этот день и записали в свидетельстве о рождении. Не знаю, как в других, а в нашей деревне ни в одном доме не было традиции отмечать дни рождения.

В Ленинграде соседи, помнится, планировали устроить для меня праздник, но как раз началась война. Хоть в начале июля нам ещё казалось, что события быстро повернутся в нашу пользу, но настроение было совсем не праздничное. В прошлом году, в Тибете, я в это время как раз осваивалась в монастыре в новой роли немецкой девочки. Теперь у меня другой день рождения, который, по легенде, я не помнила, а узнала, лишь попав на «родину» и получив удостоверяющие личность документы…

Словом, в те поры я считала день рождения самым заурядным днём, и совпадение с ним даты моментальной встречи ровным счётом ничего для меня не значило. Я с интересом подсчитала, что мне стукнет уже пятнадцать, наметила, как обычно, маршрут, заучила его и отправилась на прогулку по городу…

«Дорогая девочка! Поздравляю тебя! Надень эти серьги и покрутись в них перед зеркалом. Сапфир пойдёт к твоим глазам, а всё вместе, надеюсь, будет к лицу. Полюбуйся собой! И пусть они лежат в твоей шкатулке, хорошо? N».

Я прижимала к груди коробочку с подарком. Губы сами собой расплывались в улыбке. Увидев подарок и записку, я даже запрыгала от радости. В полутёмном помещении, ловя свет из единственного незаколоченного окна, я третий раз безуспешно пыталась прочитать немецкие слова, записанные незнакомым разборчивым почерком. Я смотрела на текст, а в голове звучали фразы, произнесённые по-русски знакомым голосом. «Дорогая девочка!.. Сапфир пойдёт к твоим глазам… Покрутись перед зеркалом… Хорошо?» Наваждение. Но такое радостное!

Вечером во время планового сеанса связи я передам Николаю Ивановичу через девчонок благодарность. Постараюсь передать им и картинку: какой увижу себя в зеркале в этих серёжках.

«Дорогая девочка!»…

Каждое послание, кроме первого, я, согласно инструкции, ознакомившись, сжигала на месте. Прежде чем спалить записку, я хотела заучить текст наизусть. Будет так приятно вспоминать его время от времени и мысленно слышать русский перевод! Кроме того, в содержании записки определённо зашифрован второй смысл. «И пусть пока полежат в твоей шкатулке. Хорошо?»

Не знаю, чему радовалась больше: трогательному вниманию, великолепному подарку или тому, что держу в руке надёжное материальное свидетельство связи с Родиной.

Получив подтверждение от Таисии, Бродов ещё раз поблагодарил своего главного консультанта по нелегальной работе за неоценимую помощь.