Книга Три позы Казановы - Юрий Поляков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Через две недели, вернувшись из пионерского лагеря, Тима с ревнивым удивлением обнаружил у себя дома незнакомого шумного дядю, на которого мать смотрела с немым восторгом и с которым бурно спала на новой широкой арабской кровати. Это был удар. Впрочем, скоро они подружились, ведь новый мамин муж работал не где-нибудь и не кем-нибудь, а лектором в кинотеатре «Иллюзион», куда Тима теперь мог ходить без билета на любые фильмы, даже детям до шестнадцати…
P.S. Через двадцать лет Дмитрий Жарынин решится снять новый фильм и опять сойдёт с ума. Но об этом в моём романе «Гипсовый трубач».
Киноповесть
Из двух несчастных семейных пар может сложиться одна счастливая. Об этом наш рассказ.
Немолодой чиновник московской мэрии Константин Фёдорович Черевков женился на белокурой выпускнице факультета искусствоведения Юлии. Он пошёл на этот сладкий шаг, задумавшись, кому же оставить нажитые миллионы. Она согласилась на брак после долгих уговоров матери Анны Семёновны, чья семейная судьба сложилась хуже, чем участь наших футболистов на недавнем чемпионате мира. Юлия послушала-послушала и решила: уж лучше никого не любить в замужестве, нежели в одиночестве. А тут хоть дети пойдут. Но дети-то у них как раз и не получались. Они жили в пентхаусе с окнами на Аптекарский огород, что на проспекте Мира, в двухстах метрах от радиальной станции метро. Грустя, Юлия часто ходила с книгой в этот зелёный оазис среди асфальтовой Москвы – читать и грезить о невозможном.
Вторая пара – Анита и Кирилл Подрамниковы. Он – художник, портретист, ученик Глазунова, но предпочитает пастель. Кирилл не пишет парадных морд, а рисует обычных людей и мечтает издать альбом «Московские лица». В браке несчастен. Анита – светская домохозяйка и грудастая дура из хорошей семьи, возможно, актёрской. Как верно подметил Сен-Жон Перс, «к умным мужчинам судьба непременно цепляет глупых баб, подобно тому, как при советской власти к сервелату в нагрузку давали пшёнку». Итак, Анита страшно злится, что муж мало зарабатывает, уговаривает бросить к чёртовой матери нищий реализм и стать преуспевающим актуальщиком. Она тычет ему в пример друга-однокурсника Эрика Молокидзе, который поначалу писал добротные пейзажи, а потом выставил на Винзаводе кинетическую биоинсталляцию «Жопы & Ягодицы» и, прославившись, заработал кучу денег. Но Кирилл верен реализму, как монархист убиенному императору. Он перебивается, преподаёт рисование в обычной школе и стойко сносит упрёки жены. А та, разумеется, изменяет ему с Эриком, пока муж бродит по паркам, выискивая интересные лица. Если находит, пристраивается неподалёку и… чирк-чирк… уже засновал по шершавой бумаге мелок.
И вот однажды, забредя в Аптекарский огород, Кирилл заметил на парковой скамейке у пруда в тени удивительной старинной ивы, напоминающей по форме ископаемого ящера, элегантную молодую женщину, склонившуюся над книгой в таком неизъяснимом чеховском обаянии, что он сразу почувствовал мощный адреналиновый удар в сердце, который простодушные эллины принимали за выстрел Эрота.
Пару раз Кирилл будто невзначай проходит мимо, пытаясь заглянуть в книгу, которую она положила на колени. Гордая Юля, заметив любопытного и весьма привлекательного незнакомца с папкой, из чувства противоречия нарочно отвернулась, скрывая, что читает. Да ещё вдобавок окатила его таким ледяным взором, на какой способна только женщина, готовая от безлюбья завыть одинокой вагиной! А читала она в тот день, точнее, перечитывала «Крейцерову сонату». Но художник, не обращая внимания, преспокойно уселся на другом конце парковой скамьи… Открыл альбом и стал рисовать Юлию, взглядывая на неё с профессиональным прищуром. Через некоторое время наша невольная натурщица пожалела о своей излишней суровости и потому спросила художника почти с ненавистью:
– Вы меня изображаете?
– Вас…
– Могли бы спросить разрешения!
– Можно?
– Мне всё равно… – пожала она своими ждущими плечами. – А вы не карикатурист?
– Нет, что вы…
– Ну хоть на этом спасибо…
Между тем нашей Юле было не всё равно! И она сама начинает исподтишка поглядывать на худого длинноволосого художника, одетого в старые джинсы и застиранную ковбойку. А сердце уже колотилось у горла, стучало: «Это же он, он, дура…» Она, осторожно вытягивая шею, попыталась заглянуть в рисунок, но портретист, заметив это, нарочно наклонил папку, чтобы ничего не было видно. Юля обиженно углубилась в книгу, но судьба женоубийцы Позднышева ей уже неинтересна. Она подняла голову, и тут они встретились глазами. И всё – и конец! Знаете, как это бывает?
Молодые люди с облегчением рассмеялись и тут же познакомились. Она показала обложку «Крейцеровой сонаты». Он предъявил Юлии её собственное лицо, дивным мановением искусства переселившееся на лист ватмана. «Неужели я такая?» – тихо спросила женщина. «Вы ещё печальнее!» – ответил мужчина. – «Я не знала…»
Какой-нибудь прозаик Вальфрамов, скучный, как Жилищный кодекс, посвятил бы страниц триста под их сближения от случайного соприкосновения рукавами до постели, сотрясаемой турбулентностью любви. Он просто не знает страстей, в нём течёт кровь лабораторной лягушки! Настоящая любовь сваливается на человека, как сталактит. Бац в темечко! Тем же вечером наши герои целовались в зарослях лунника убывающего. Смеркалось. Райский огород закрывался на ночь. Прошёл сторож с колотушкой. А они спрятались, остались одни и любили друг друга под луной. Спешить некуда: Черевков в командировке, Анита в гостях у подруги. Якобы.
Ночной мегаполис, мигая воспалёнными окнами, обступал Аптекарский огород со всех сторон, порывы ветра трепали экзотические кроны и душные соцветия, а они, как Адам и Ева, сияя в ночи лунной наготой, никак не могли насытиться друг другом… А потом усталые, но довольные, Кирилл и Юля остудили свои разгорячённые тела в тайной прохладе старинного водоёма.
Черевков вернулся из командировки, но никаких опасных изменений в супруге не обнаружил. Он был гораздо старше жены, но доверял ей безраздельно. Чем состоятельнее человек, тем крепче в нём иллюзия стабильности жизни. Опасная иллюзия! А Черевков богат, он чиновник в земельном департаменте, под любой бумагой, разрешающей построить в Москве малейший домишко, необходима его подпись. Но лишь бескорыстные знаменитости раздают автографы даром, столоначальник Черевков брал за подпись мзду. Приработок был практически безопасен, ему несли документы, уже благополучно завизированные большим начальством, а его закорючка всего лишь означала, что никаких исторических реликвий или артефактов на месте, отведённом под котлован, нет, не было и уже не будет. Несколько лет назад он не возразил против пентхауса на месте палат бояр Собакиных, но, учитывая риск, взял по-крупному, и не деньгами, а квартирой с окнами на Аптекарский огород – зелёный оазис посреди бетонной пустыни. Кроме того, у него есть на Нуворишском шоссе большой загородный дом, обычно пустующий.
