Книга Секс, еда и незнакомцы - Грэм Харви

В качестве эксперимента я предлагаю рассматривать религию как начало системы межвидовых связей. Первичная деятельность, на которую мы можем обратить внимание, – воплощение (performance) уважения, должный этикет, преодолевающий границы вида. Следует понимать под этикетом приобретенные привычки и выученное поведение (не просто правила и коды) – это позволит нам показать не только как люди понимают не-человеческие личности, но и как их близкие семейные и локальные отношения ограничиваются и конструируются системами контроля или обычаев. Религия в этом случае была бы чем-то дисциплинирующим и воодушевляющим и включала бы то, как одни люди учат других действовать с уважением и иметь дело с теми, кто действует неуважительно. Религия не обязана быть приятной.

В нашем распоряжении провокационное утверждение Тауваи о том, что «целью религиозной деятельности здесь оказывается поиск способа проникнуть на территорию сверхсущества и совершение насилия безнаказанно» (Te Pakaka Tawhai [1988] 2002:244). Если нас ввело в заблуждение слово «сверхсущество» (superbeing), вновь затягивающее нас в метафизику, вспомним, что термин Хэллоуэлла «нечеловеческие личности» (Hallowell 1960) обозначает не предположительно «духовных» существ, но камней и орлов. Мы также можем обратить внимание на то, что Ауа, шаман инуитов из Иглулика, рассказывал Расмуссену, датскому путешественнику и этнографу, в 1920?е годы:

Величайшая опасность жизни – то, что человеческая пища полностью состоит из душ. Все существа, которых мы должны убивать, чтобы поедать, все те, кого мы ловим и уничтожаем, чтобы сделать себе одежду, у всех у них есть души, как и у нас, души, которые не исчезают вместе с телом и которые поэтому должны быть умилостивлены, иначе они будут мстить нам за то, что мы отобрали у них тела (Rasmussen 1929:55–56).

Есть у «существ, которых мы должны убивать» бессмертные «души» или нет, они связаны с нами, у многих из них есть плоть, кости, семьи и занятия, которые весьма похожи на наши. Все это мы могли узнать уже у Дарвина (например: Crist 2002). Наши отношения с другими животными осложняются как нашими с ними сходствами и различиями, так и тем, что мы (и, вероятно, они) не всецело одобряем насилие и прерывание жизни. Тем не менее убийство необходимо. Это ключевой элемент повседневной жизни в реальном мире, даже для тех из нас, кто нанимает других, чтобы убивать за нас. Мы не можем, даже если бы желали этого, вырваться из цикла насилия, прервав собственную жизнь, поскольку наша кожа и кишечник оказываются домом для множества живых бактерий – наших симбионтов. Похоже, что маори и инуиты не одиноки в своих поисках пути совершения необходимого, поддерживающего жизнь насилия безнаказанно.

Многие религии, конечно, регулируют правилами не только убийства, но и уважительное потребление пищи. Ритуалы, связанные с охотой, выращиванием, приготовлением пищи, пирами и постами, входят в число самых распространенных действий, заслуживающих идентификации в качестве «религиозных» или просто эмблематических для «религии». Благодарность перед или после еды, усилия, направленные на то, чтобы есть или не есть согласно правилам диеты, могут быть предметом повседневной заботы, а могут обставляться и драматичными публичными церемониями. Они даже могут структурировать время (церемонии благодарения и обновления мира) и пространство (фермы, сады, кухни, столовые). Мы также уже обращали внимание на то, что получение и потребление пищи занимают важнейшее место среди видов деятельности, подчиненных динамическим социализирующим правилам, носящим название тапу у маори и кашрут у иудеев. Из этого мы можем заключить, что полезное определение религии должно учитывать то, как люди ограничивают себя в потреблении всего им доступного. Они строят социальные сети на основе этих наследуемых и привитых предпочтений.

Сходным образом религии часто регулируют сексуальность, что опять же подразумевает границы и запреты, которые часто нарушаются. В отдельных религиях подобные правила помещаются в подкатегорию человеческой морали или этики, но они также могут иметь последствия для совместного обитания и встреч людей с не-человеческими личностями. Сексуальные коды определяет то, как люди устроены в качестве личностей среди других личностей, их тела среди других тел, в качестве существ, от которых ожидают вполне определенное поведение. Божества или хищные животные, например, могут быть недовольны любыми подозрительными действиями или даже разговорами о сексе. Они могут рассчитывать на должные брачные или другие отношения, например на отказ от секса во время менструации. Подобно пище, секс – это область, в которой становится очевидным, кто является близким, а кто чужаком. Чужаки потенциально могут стать близкими, но сексуальные контакты с ними могут быть весьма опасны. В физическом мире связей подобные повседневные вопросы телесности являются ключевыми элементами религиозной практики (performance).

Системы правил не существуют в изоляции, но порождают тексты, устные и другие обучающие практики (performances). Опять же, из стремления подчиняться подобным правилам могут возникать повседневная жизнь и сложные церемонии. Многообразие тех способов, которыми структурируется деятельность, в очередной раз иллюстрирует невозможность отделить «религию» от других социальных действий. Важно, что слово «социальный» здесь должно относиться к действиям и интересам сообщества, состоящего не только из людей. В главе 7, отмечая, что некоторые отношения ближе, чем другие, особенно когда люди размышляют о том, кого можно есть или с кем можно совместно принимать пищу, я использовал термин «тотем» из языка анишинаабе. Люди и другие животные, а также растения родственны и в традиционном алгонкинском, и в более недавнем дарвинистском понимании мира. Размышление о степенях близости возвращает нас к вопросам потребления и сексуальности. Они привносят в наши попытки понять «религию» указание на возможность (на которой настаивали многие религии, а также некоторые этологи) того, что люди совсем не одиноки в исполнении ритуалов. Я пытался кратко изложить эту мысль в истории об орле на пау-вау в Ньюфаундленде. В мире соучастия кажется правдой, что наши не-человеческие родичи не только исполняют собственные ритуалы, но также признают и участвуют в наших церемониях. Подобным образом, когда одна группа шимпанзе избегает употребления в пищу растений, которые едят другие, возможно, у них есть пищевые табу наряду с сексуальными и гендерными иерархиями. Мы должны быть по меньшей мере открыты к подобным предположениям, поскольку у нас нет надежных свидетельств того, что люди уникальны именно в этом отношении.

Суммируя мой мысленный эксперимент: религия может по сути восприниматься как способ совладать с поеданием родственных существ, включенных в отношения. Религиозные церемонии позволяют людям и не-людям продолжать отношения, несмотря на необходимость быть хищником или поедать другого. Это делает возможным внедрение и усиление запретов и ознаменование всех возможных видов деятельности, которые в противном случае могут казаться бесспорными, неотмеченными или обыденными. Табу накладываются и/или требуются к исполнению, чтобы усилить деятельностное (performative) телесное знание того, что абсолютное потребление или безнаказанность не одобряется. Никакой индивид или отдельный вид не имеет права брать или потреблять без ограничений. Есть пределы, определяющие должные отношения. Отказ и отдача (табу и жертвы) – то, как люди драматизируют пределы, одобряемые сообществом. Религия – это дисциплинированная жизнь.