Книга Уроки плохих манер - Сюзанна Энок

— Услышать подобное еще раз совсем не помешает.

— Ты обладаешь выдающимся умом, моя дорогая.

— Спасибо.

Бартоломью неторопливо собрал листки бумаги, устилающие стол и подоконник.

— Если от меня требуется лишь передовица, то я практически закончил. — Толли передал Терезе одну из двух стопок. — Я почту за честь, если ты прочитаешь это, а потом выскажешь свое мнение. Второй экземпляр я отвезу Соммерсету. Посмотрим, что скажет он.

— Прямо сейчас?

— Я хочу жениться на тебе, Тереза, поэтому не собираюсь медлить. — Бартоломью встал со стула. — Если, конечно, ты не передумала. — Эти слова доставляли Бартоломью почти физическую боль, но он не хотел принуждать ее. Никогда. Ни к чему. — Только скажи, и я…

Тереза ударила Толли по плечу.

— Перестань. Меня бы здесь не было, если бы я передумала.

— Мне просто хотелось еще раз услышать это от тебя. — Бартоломью вновь поцеловал Терезу.

— Слава Богу, я не леди Агнес, — раздался в дверях голос Лакаби, — иначе мне понадобились бы нюхательные соли.

— Заткнитесь, Луис! — Бартоломью через плечо посмотрел на камердинера. — Ступайте седлать Сумеру, а я спущусь через минуту.

— Вам нужно писать книгу, полковник. Вы же сами велели привязать вас к стулу, если вам надоест сидеть по собственной воле. А я человек слова.

— Возможно, я уже закончил.

Камердинер удивленно заморгал:

— Прошу прощения, но даже богиня Кали не смогла бы писать так быстро, а у нее четыре руки.

— Небольшое изменение планов, которое я не собираюсь обсуждать с вами. Поторопитесь!

Обреченно вздохнув, Лакаби вышел из комнаты. Бартоломью повернулся к Терезе:

— Мне нужна моя кожаная перевязь на колено. Дождешься моего возвращения из Эйнсли-Хауса?

Тереза кивнула, крепко сжав страницы рукописи, и на ее красивом лице отразилась смесь беспокойства и надежды.

— А куда же я денусь?

— И не вздумай поехать за мной, — добавил Толли. — Никому не рассказывай о том, куда я отправился. Соммерсет хочет, чтобы о наших с ним отношениях знали как можно меньше людей.

— Понимаю. Но послушай. А вдруг он все же сочтет, что полноценные мемуары лучше послужат цели, тогда…

— Тогда у меня будет полно работы. Но финал останется тем же. — Взяв в руки трость, Бартоломью, хромая, подошел к Терезе. — Мы с тобой будем вместе.

Тереза встала со стула, провела руками по груди Толли и обняла его за шею.

— Надеюсь! — прошептала она, целуя любимого.

Бартоломью ответил на поцелуй, впитав всем своим существом исходящее от Терезы тепло и жажду жизни.

— Не забудь свой галстук.

— Кстати, спасибо тебе.

— За что?

— За то, что спасла мне жизнь. — Толли улыбнулся. — Я скоро вернусь. Скрести пальцы.

— Обязательно.

На лестнице он столкнулся со спешащим наверх Лакаби и бросил ему галстук.

— Помогите мне завязать узел. У вас это ловко получается.

— Вы сказали, чтобы я следил за своими манерами, полковник, поэтому я только улыбаюсь да спрашиваю, не нужен ли вам сопровождающий, если вы уходите куда-то?

— Нет, благодарю. Просто присматривай за нашим гостем, что прячется снаружи. Надеюсь, он последует за мной, и тогда мне придется потратить немного времени, чтобы от него отделаться. Мы оба знаем, что мне это уже под силу.

— Я в этом уверен. А как же мисс Уэллер?

— Она останется здесь. Присматривай и за ней тоже.

— Да, сэр.

Как Бартоломью и предполагал, соглядатай, изображавший из себя художника, сразу потерял интерес к мольберту и вскочил на свою лошадь. Это хорошо. Чем меньше посторонних людей рядом с Тесс, тем лучше.

— Вперед, Сумеру, — приказал коню Бартоломью, незаметно дотрагиваясь до висящей на плече сумки. У Терезы осталась менее исчерканная копия, но Бартоломью не хотелось, чтобы и та, что он вез, разлетелась по Мейфэру.

Внезапно Сумеру перешел на галоп. На запруженных людьми и экипажами улицах быстро не поскачешь. Вскоре Бартоломью обогнал повозку с молоком, свернул за угол, миновал ряд экипажей и направил коня в другую сторону.

Через десять минут он непременно бы заблудился, если бы не проводил в молодости лето в Мейфэре и его окрестностях. Бартоломью натянул поводья, пустив коня легкой иноходью. Проехав через Сент-Джеймс-парк и оставив позади несколько других всадников и молодого человека, на которого не обратил внимания, Толли направил Сумеру в сторону Гросвенор-сквер и расположенного рядом Эйнсли-Хауса.

Бартоломью выехал на Саут-Одли-стрит и внезапно натянул поводья. Полдюжины всадников стояли посреди узкой улочки, преграждая Толли путь. Сзади показались еще четверо, среди которых был и запыхавшийся от быстрой езды соглядатай, ехавший за ним от Джеймс-Хауса.

Толли не учел одного: они знали, куда он направляется. Последней была мысль о ждущей его Тесс, и надежда на то, что она не станет винить себя в его смерти.

Глава 21

Сколько раз мы смотрели на мужчину и думали: «Да, это он», — а наш избранник обращал внимание на другую девушку. Сколько из нас вздыхали, ожидая, когда к ним подойдет понравившийся джентльмен? Я хочу лишь спросить: почему? Почему самой не завести с ним беседу? Почему не убедиться, что он именно тот, кто предназначен нам судьбой? Зачем оставлять все на волю рока?

«Руководство для леди по благопристойному поведению», 2-е издание

Майкл и лорд Гарднер приехали в Джеймс-Хаус вместе. Тереза подняла глаза от рукописи Толли, когда ее брат и виконт вошли в комнату.

— Что случилось? — спросила она, заметив озабоченность на лице брата.

— Какой-то ублюдок предложил принять резолюцию, в соответствии с которой каждый солдат, заявивший о нападении «душителей», должен быть подвергнут публичному осуждению и остракизму, — ответил Майкл и оглядел комнату. — А в Англии, похоже, всего один такой.

— Где Толли? — гневно спросил Стивен. — Мы хотели положить пересудам конец, но они, похоже, вот-вот вспыхнут с новой силой. Я подумал, ему стоит об этом знать.

— Он уехал на встречу кое с кем, — ответила Тереза, смущаясь от того, что сидит в комнате Толли и читает его личные записи. — И попросил меня прочитать его рукопись.

— Ну и как вы ее находите? — Лорд Гарднер подался вперед, не скрывая волнения.

— Пугающей. Ваш брат обладает способностью сухо и прозаично излагать факты, от которых кровь стынет в жилах. — Бартоломью писал так, как говорил, и, несмотря на недостаток опыта, рассказ получился правдивым, жестоким и весьма убедительным.