Книга Ключи к полуночи - Дин Кунц

Он оставил Паза одного и пошел наверх в спальню на третьем этаже.

Это была классическая комната, в стиле восемнадцатого века. Потолок, высокий и белый, богато украшался лепкой, над мраморным камином в три ряда располагались геральдические лилии. Вся резьба по дереву была покрашена в бледно-серый цвет, а стены были оклеены двухцветными золотистыми в полоску обоями. Кровать в стиле Людовика XVI имела высокие спинки как у изголовья, так и в ногах. Они были обтянуты шелком с красно-золотистым лиственным узором в тон небольшому балдахину и покрывалу. Прямо напротив кровати, в ногах, около стены стояли два шкафчика, с выдвижными ящиками, сделанных также в стиле Людовика XVI. Они были выполнены из красного дерева. На ящиках и дверцах были прикреплены разрисованные таблички. Один из углов комнаты занимала большая арфа работы XVIII века. Инструмент был украшен замысловатыми завитками, позолочен и имея совершеннейшее звучание. Ковер был бежевого цвета с редкими красными розами.

В этой комнате Игнасио Каррерас выглядел как обезьяна, неожиданно ввалившаяся во время чаепития.

Он стянул свои влажные боксерские трусы, прошел в огромную ванную и провел минут десять в соседней комнате-сауне. Он думал о мадам Мари Дюмон, нетерпеливо ожидающей внизу, и улыбался. Еще полчаса он отмокал в большой ванне, массируя под водой ноги, затем выстрадал ледяной душ, однако внутри ему было тепло, когда он представлял Мари, закипающую там внизу, в передней комнате.

Энергично растерев себя полотенцем, он надел халат и вышел в комнату как раз перед тем, как зазвонил телефон.

Паз ответил внизу и перезвонил наверх.

Каррерас снял трубку.

— Да?

— Лондон на первой линии, — сказал Паз.

— Марлоу?

— Нет. Толстяк.

— Он в Лондоне?

— Так он говорит.

— Соедини и проследи, чтобы мадам Дюмон не подслушала.

— Да, сэр, — сказал Паз.

Каррерас включил соединяющее устройство.

Петерсон произнес:

— Игнасио?

— Да, где вы?

— В конторе Марлоу. Можно говорить?

— Как всегда. Что вы делаете в Лондоне?

— Хантер и девчонка прибывают сюда сегодня вечером, — сказал Петерсон.

— Ротенхаузен клялся, что она никогда не сможет покинуть Японию.

— Он ошибался. Вы можете быстро перемещаться?

— Конечно.

— Поезжайте к Ротенхаузену в Сант-Мориц.

— Я поеду сегодня же вечером, — сказал Каррерас.

— А мы постараемся навести Хантера на след нашего доброго доктора, как и договаривались.

— Вы уже все приготовили в Лондоне?

— Не все, — сказал толстяк, — только то, что касается Хантера и девчонки.

— Ну и хорошо. Марлоу не подходит, чтобы держать в руках все нити.

— Я понимаю.

— От этого у него повышается давление.

— Я уже заметил.

— Он нарушил кое-какие правила. Например, попытался вытянуть из меня ее настоящее имя.

— Из меня тоже, — сказал Петерсон.

— Он как-то глупо угрожал.

— Разве может быть что-то глупее того, что я услышал, — сказал толстяк.

— Я рекомендовал отослать его, — сказал Каррерас.

— Я тоже.

— Если это будет одобрено, я лично займусь им.

— Дорогой Игнасио, это не будет какая-нибудь радикальная перемена. Всего лишь поездка домой.

— Если будут одобрены более сильные меры, я хочу сам выполнить эту работу.

— Не беспокойтесь, никто не собирается отнимать у вас ваше хобби.

— Мы увидимся в Морице? — спросил Каррерас.

— Конечно, — сказал толстяк. — Думаю, я возьму несколько уроков катания на лыжах.

Каррерас рассмеялся.

— Это будет незабываемое зрелище.

— Правда? — Петерсон тоже засмеялся и повесил трубку.

Этот же телефон служил и для внутренней связи. Каррерас позвонил в переднюю.

— Да, сэр? — это был Паз.

— Мадам Дюмон может подняться сейчас наверх.

— Хорошо, сэр.

— А ты упакуй свой чемодан. Через несколько часов мы отправляемся в Сант-Мориц.

— Да, сэр.

Каррерас положил трубку и прошел к двери, за которой был спрятан полностью укомплектованный бар. Он начал смешивать напитки: апельсиновый сок и два сырых яйца для себя и водку с тоником — для Мари Дюмон.

Она пришла еще до того, как он закончил готовить ее водку. Захлопнув за собой дверь, она подлетела к нему, вся кипя от ярости.

— Привет, Мари.

— Как ты думаешь, кто ты такой?

— Я думаю, что я Игнасио Каррерас.

— Ты негодяй.

— Я приготовил для тебя водку с тоником.

— Ты не можешь держать меня вот так, в передней! — сердито сказала она.

— Да? А я думал, что могу.

— Негодяй!

— Ты такая любезная молодая леди.

— Заткнись.

Она была красива. В свои двадцать шесть лет она была не по годам опытная и умудренная, хотя и не настолько, как сама думала. Ее темные волосы обрамляли невозмутимое лицо. В темных глазах горело страстное желание и что-то еще, нечто большее, чем маленькая боль. Ее утонченные черты и изысканная осанка, приобретенная в дорогостоящем пансионе, придавали ей надменный вид. Она была стройная и длинноногая, как манекенщица, но с полным округлым бюстом.

Одевалась Мари тоже красиво. Она носила костюм-двойку, сшитый на заказ в Париже за тысячу долларов. Костюм оживлялся розовой блузкой, драгоценностями и нежными духами, одна унция которых стоила двести долларов.

— Я жду объяснений, — сказала она.

— Да что ты?

— Да.

— Вон твое питье.

— Не смей со мной так обращаться!

Она была испорчена той жизнью, которую вела. Ее отец был богатый бельгийский торговец, а муж — еще более богатый французский промышленник. Ей ни в чем не отказывалось, даже тогда, когда ее требования бывали чрезмерными.

— Извинись, — настаивала она.

— Тебе бы это не понравилось.

— Понравилось? Я требую этого!

— Ты — злючка. Ты знаешь это?

— Я сказала тебе, извинись!

— Но красивая злючка.

— Извиняйся, черт тебя побери!

— Успокойся, Мари.

— Извиняйся, грязная обезьяна!