Книга Девятьсот восемьдесят восьмой - Роман Казимирский

— Но в том, что на Мусу напали волхвы, ты хотя бы не сомневаешься? И то ладно. А остальное… — Меланья остановилась и бросила на историка такой взгляд, что тот непроизвольно попятился. — Я раньше все гадала, откуда ты такой положительный взялся. Даже подумала было, что там, в Византии, все такие — добрые да ладные. Но теперь мне все стало ясно. Не знаешь ты нашего мира, оттого и меряешь всех по себе. Для волхвов нет ничего хуже того, чтобы уступить свое, исконное, чужакам. Они считают, что эта земля принадлежит им. И раз уж кому-то из жрецов стало известно о том, чем все обернется, то можешь быть уверен в том, что они на все пойдут, чтобы предотвратить это.

— Даже на убийство своих же? — поразился Марсель, покосившись на Курьяна, который стоял рядом с хмурым видом и, похоже, был согласен со знахаркой.

— Если ради общего блага нужно будет принести эту жертву, то да, — кивнула Меланья. — К тому же ты сам говорил мне, что в том селище собрались сплошь лентяи да жадные до чужих денег люди.

— Да, но…

— Волхв выбрал самых негодных людишек, которых будет не так жалко. Помнишь, как тот человек встрепенулся, когда услышал о твоем шраме? А кому еще было известно о твоей метке, кроме самого Ведагора и его помощников? Не Владимир ведь затеял все это. Нет, он на такое не способен.

— Не верю, — упрямо помотал головой ученый, пытаясь привести мысли в порядок. — Там были дети.

— Уже отравленные своими родителями, — закончила женщина безапелляционным тоном. — Попытайся взглянуть на них глазами жреца. С его точки зрения, они опозорили свой род и поэтому недостойны носить звание славянина.

— Но тогда ведь выходит, что они убивали волхвов по поручению самого же Ведагора, — Марсель почувствовал, что у него голова идет кругом от обилия разрозненной информации, которая не желала складываться в единую картину.

— Не родился еще селянин, который сможет настоящего волхва убить, — убежденно заявила Меланья. — Это все обман. Скорее всего, те убитые были ведарями, как я. Нас волхвы не шибко любят, считают, будто мы пытаемся их славу на себя перетянуть.

— А это не так?

— Нет, конечно. Знахари всегда о человеке заботятся, даже в самые тяжелые времена. Мы сами по себе, но стараемся держаться поближе к людям, чтобы в любой момент прийти на помощь.

— Выходит, волхвы не такие? — историк понял, что окончательно запутался. — Я думал, что как раз они, в первую очередь, и заботятся о своем народе.

— Вот видишь, ты уже и сам говоришь о нас так, словно мы вещи какие-то, — усмехнулась Меланья, подловив собеседника. — Мы не их народ. Это они должны нам служить, а не мы — им. Не знаю, когда все встало с ног на голову, но большинство славян думают, как и ты. А это не верно. Возможно, в этом все и дело — волхвы уверовали в то, что они стоят выше обычных людей, и теперь пытаются построить жизнь так, как считают правильным. Но у меня никто не спрашивал, чего хочу я.

— И у меня, — Курьян, обрадовавшись возможности вставить свое слово, с видом, преисполненным собственного достоинства, ударил себя по могучей груди, однако Меланья не обратила на него никакого внимания и продолжила рассуждения:

— Скорее всего, ты встал им поперек горла, но они оказались слишком гордыми, чтобы признать свою ошибку вовремя. Вот и получается, что все дело в тебе. А может быть, это и не волхвы вовсе, а только один из них, но это ничего не меняет — жрецы никогда не пойдут против одного из своих, даже если он совершит что-то неблаговидное. Ну, а после того, как ты сказал, что твой таинственный убийца в спутники выбрал себе таких же, как и мой Муса, мне все стало окончательно ясно.

— Что стало ясно?

— Он специально все сделал так, чтобы подумали на Кирилла и его помощников. Скорее всего, он уже приготовился разнести эту весть по всей округе, чтобы люди обозлились и даже слышать не захотели бы о греческой церкви. Так-то, дружок…

— И что же нам делать?

Марсель, еще недавно уверенный в том, что лучше остальных видит общую картину, вдруг почувствовал себя самонадеянным учеником, которому более опытный преподаватель объясняет его ошибки. Он все еще был далек от того, чтобы обвинять во всех грехах местное жречество, однако его вера в то, что сам он оказался здесь не по странному стечению обстоятельств, сильно пострадала. Все-таки странное существо человек, горько усмехнулся про себя историк, рассматривая свою скромную фигуру на фоне событий, свидетелями которых он стал. Вечно ему хочется верить в свою исключительность, считать, что весь мир вращается вокруг него. Но стоит произойти чему-то по-настоящему существенному, как он тут же теряется и ищет того, кто мог бы предоставить ему хотя бы приблизительный план действий.

— Я не знаю, — отозвалась Меланья, задумчиво глядя на спокойно поднимающуюся и опускающуюся грудь Мусы. — Я только рассказала тебе о том, как обстоят дела. Остальное зависит только от тебя.

— От меня?! — Марсель от неожиданности поперхнулся, и Курьян принялся активно колошматить его по спине. — Благодарю, друг, довольно… От меня? Ты же сама только что говорила о том, что я ничего не понимаю в вашем мире. Нет, нет, должен быть кто-то еще. Какой-нибудь главный знахарь или ведарь, или кто там еще у вас есть. Мы ему обо всем расскажем, и он поговорит с волхвами.

— Нет никакого главного знахаря, — женщина с раздражение схватила ученого за плечи и с силой встряхнула. — Вообще никого нет, кроме нас. Отступишь — Муса погибнет, и я вместе с ним. А там все выйдет ровно так, как ты сам видел. Желаешь такой судьбы своей земле? Если да, то оставайся здесь. Женишься на своей Марусе, может быть, сможешь увезти ее подальше от этих мест и забыть обо всем, как о страшном сне.

Марсель вырвался из крепких рук знахарки и, чувствуя, что вот-вот сорвется, отошел к окну, чтобы успокоиться. Ему и раньше приходилось брать ответственность на себя, однако еще ни разу от его решения не зависело так много. Историку вдруг захотелось бросить все и бежать сломя голову, не оглядываясь и ни о чем не думая. Борясь с внезапным приступом паники, он случайно взглянул на Мусу и впервые подумал о том, что его бывшему телохранителю, судя по всему, было не больше тридцати лет. Скорее всего, даже меньше. Сколько из них он подчинялся приказам Кирилла? Как много крови пролил? Нет, он не мог оставить его в тот момент, когда жизнь Мусы, наконец, начала налаживаться. Это было бы просто бесчеловечно.

— А как же ты сам? — голос, раздавшийся в голове Марселя, прозвучал слишком четко, и он дернулся от неожиданности. — Как же Маруся, твои мечты о доме, о семье? Разве ты не заслужил всего этого?

Оглянувшись на Меланью и Курьяна, историк понял, что этот диалог происходил исключительно в его голове, и усмехнулся: похоже, волхв все еще считал его глупцом, если пытался сбить его с толку подобным образом. Возможно, это и сработало бы с каким-нибудь древлянином, но он давно не верил в глас с небес и поэтому мысленно послал к черту своего невидимого собеседника, добавив еще несколько не самых приличных эпитетов. После этого советчик замолк и больше ничем не выказывал своего присутствия. Подумав, что немного поторопился с такой агрессивной реакцией, Марсель попытался восстановить связь, но очень скоро понял, что это бесполезно. Странно, но именно попытка воздействовать на него изнутри окончательно убедила ученого в том, как следовало поступить.