Книга Повседневная жизнь русского средневекового монастыря - Елена Романенко

Ивану и рыбаку помогли молитвы святых, а преподобный Дионисий Глушицкий просто дал некоей женщине сто серебреников, чтобы заплатить выкуп из холопства (РГБ. Тр. № 603.Л. 36 об. — 37 об.).

В любые трудные времена монастыри приходили на помощь местному населению. Когда князь Димитрий Шемяка разорял окрестности Вологды, множество людей сбежалось в обитель преподобного Григория Пельшемского, и преподобный кормил всех, не отвергая никого. В 15 38 году теперь уже казанские татары прошлись огненным смерчем по Вологодской земле. В пустынь преподобного Арсения Комельского, затерявшуюся в дремучих лесах, собрались жители села Шилегодского. Все они были страшно напуганы и опасались, что татары доберутся и до этих мест. Но святой все время молился, чтобы Господь и Пресвятая Богородица сохранили «род христианский от нашествия безбожных агарян». И татары обошли стороной монастырь преподобного.

Первое время, когда обители только начинали строиться, милостыня благочестивых мирян (купцов, бояр и простых крестьян) спасала иноков от крайнего голода. Но проходило время, и окрепшие, разбогатевшие обители начинали отдавать сторицей эти долги. В голодные годы крупные монастыри кормили из своих житниц сотни людей, помогали встать на ноги разоренным крестьянским хозяйствам, давали ссуды зерном, чтобы засеять поля. Известно, что преподобный Дионисий Глушицкий кормил нуждающихся хлебом, когда случился голод в той стороне, где стоял его монастырь.

Страшный голод разразился на северо-западе Руси в 1569–1570 годах. Вслед за голодом началась чума, занесенная с Запада, возможно, тиф (Дмитриева. С. 38; Васильев, Сегал. История эпидемий. С. 43). В 1580-е годы население России резко сократилось. В Новгородской земле процент запустения пашни превышал 90 %, а в некоторых районах доходил до 99,5 %. Голод и эпидемии захватили и Белозерье. Но все-таки запустение, по наблюдениям исследователей, здесь было не таким тотальным, как в Новгородской земле; возможно потому, что крестьян поддержал Кирилло-Белозерский монастырь. «Только крестьяне околомонастырья за 1580–1590-е годы получили на посев 674 четверти (более 25 тысяч пудов) ржи и овса» (Дмитриева. С. 39).

Голод 1601–1603 годов современники назвали «великим». В Житии преподобных Адриана и Ферапонта Монзенских рассказывается, что преподобный Ферапонт предсказал его задолго до начала. Через пять лет после кончины святого тогдашний игумен Монзенского монастыря — преподобный Адриан увидел его во сне. Ферапонт сказал: «Через 10 лет будет голод великий по всей Российской земле. Ты же бережно сохраняй жита своя. В те дни распространится монастырская земля, к монастырю отойдут деревни, которыми ныне владеют дети боярские. А от твоих житниц напитаются многие и не оскудеют житницы твои». В следующий раз он явился слепому старцу Феодосию и повторил свой наказ беречь запасы монастырского хлеба. В конце Успенского поста 1601 года (когда еще не успели собрать урожай) ударили сильные морозы на большей части Российской земли. Так повторялось три года подряд. Толпы нищих и голодных людей скитались по дорогам. Приходили они и в Монзенский монастырь, здесь трудились на послушаниях и питались из монастырской трапезной. Некоторые из них селились на монастырских пустошах, корчевали лес и засевали пашню монастырским зерном. В Житии сказано, что не только простые люди, но и дети боярские приходили к преподобному Адриану за хлебом. С помощью обители вся монастырская округа пережила голодные годы.

Колоссальную роль в это страшное время сыграл Кирилло-Белозерский монастырь. «Запасы хлеба, хранившиеся в монастыре, дали возможность спасти от голодной смерти и братию, и значительную часть населения… С 1601 по 1604 год из монастырских житниц белозерским и вологодским крестьянам было выдано более тысячи четвертей хлеба (более четырех тысяч пудов ржи, овса, ячменя и пшеницы)» (Дмитриева. С. 43–44). Более того, когда крестьянское хозяйство с большим трудом стало восстанавливаться после голода и польско-литовского разорения, монастырь исправлял перегибы налоговой политики государства, попросту обманывая его. Во время переписи 1618 года монастырские власти давали писцам «заведомо заниженные данные о населенных деревнях и размерах… пашен» (Там же), тем самым сильно уменьшая размеры налогов, которые должны были выплачивать монастырские крестьяне.

Смутное время очень ярко показало, что крепкие и сильные монастыри были не только военной и духовной, но и экономической опорой России. Когда политическая власть была слабой и никчемной или просто отсутствовала, «великие государевы крепости» — Кирилло-Белозерская, Троице-Сергиева, Соловецкая — не только выстояли в кольце осады, но сумели быстро восстановить свою полуразрушенную систему хозяйства и помочь обнищавшему православному люду.

Искушения

Слово «мир» в русском языке многозначно. Мир — это не только общество людей, оставшихся за стенами обители, но и совокупность всех грехов и пороков в человеке. Можно оставить мир внешним образом, но принести с собой в монастырь все свои старые грехи, привычки и понятия. Среди таких мирских пороков, нарушающих гармонию монастырской жизни, были любостяжание (любовь к стяжанию излишнего имущества), сребролюбие как его разновидность и, несомненно, недуг пьянства. Если судить по текстам житий, то последний порок был наиболее распространен и труднее всего поддавался излечению. Святые «начальники» обителей строго запрещали в своих уставах любые хмельные напитки. Но проходило время, древние уставы забывались и это приносило горькие плоды.

Жил в Ошевенской обители инок Мисаил. Он принял пострига этом монастыре, но с молодых лет был подвержен пороку пьянства, «ибо сие на многих бывает», как заметил автор Жития, из которого взят этот рассказ. Поскольку любовь к хмельным напиткам лишает человека всякого стремления к духовной жизни, то подвизался он в обители кое-как и без должного почтения относился к памяти ее основателя — преподобного Александра.

Случилось Мисаилу быть в соседнем селе Верхний Борок на пиру у крестьянина Никиты. Тот воздал монаху «достойную честь», Мисаил пил так, что казалось, будто он льет вино в дырявый сосуд. Потеряв всякую способность соображать и контролировать себя, он начал творить такие неподобные дела и говорить такие слова, о которых, продолжает автор Жития, и писать стыдно. В конце концов монах уснул. Ночью он проснулся и, вспомнив свое бесчинство на пиру, решился от стыда бежать из дома Никиты.

В одной свитке Мисаил отправился в обитель, неся свои вещи в узле. На дворе было темно; монах, не протрезвев до конца, вскоре вышел на берег реки и нечаянно сорвался в воду, успев зацепиться руками за кромку льда. Сначала он подумал, что все происходит во сне. Но увидев, как вода захлестывает его, испугался всерьез и стал кричать. Вокруг не было ни души. Мисаил понял, что наступает конец его беспутной жизни, и стал молиться. Перебрав в уме всех угодников Божиих, каких знал, монах вспомнил наконец о преподобном Александре Ошевенском. «О преподобие отче Александре, — взмолился он. — Избавь меня от горького часа смертного, не воздавай мне по моему неверию, но помоги как чудотворец. И тогда и я буду проповедником твоих чудес!» (РГБ. Унд. № 276. Л. 128 об. — 129). В ту же минуту Мисаил ощутил какую-то опору под своими ногами и сумел вылезти на лед по грудь. Но лед затрещал, и монах опять пошел ко дну. Тут он закричал во весь голос: «Великий чудотворец Александр! Избавь меня от напрасной смерти!» Он вынырнул из воды и по пояс оказался на льду. Хватаясь за снег и лед, он кое-как дополз до берега, сбив руки и ноги в кровь. Сапоги его утонули в воде. Не помня себя, босой инок добрался до близлежащего села, где отогрелся у некоего Ивана. На рассвете Мисаил и Иван пришли на место ночного происшествия и увидели, что одежда не утонула, а примерзла одним рукавом ко льду. Глубина реки в этом месте оказалась равна четырем саженям.