Книга Тихие Убийцы. Всемирная история ядов и отравителей - Питер Макиннис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В научном мире и в медицине существовало два противоположных взгляда на природу болезней: что их вызывают микробы и что их вызывает окружающая среда. Вначале считалось, например, что в заболеваниях малярией повинны миазмы, испарения от болот, а позже пришли к мнению, что малярия возникает из-за крошечных живых организмов, которые попадают в кровь человека при укусах комаров. Доказательство того, что все дело во вредных болотистых испарениях, было простым: при осушении болот в тех местах снижалось количество болеющих малярией. (Правда, сегодня нам уже ясно, что, осушая болота, удавалось снизить количество малярийных комаров.) Задолго до возникновения микробной теории в 1860-x годах — по крайней мере в XVIII веке, а может быть, и раньше — кое-кто высказывал догадку, что существуют малые, очень малые по размеру существа, которые и вызывают различные заболевания: ну, может, и не малютки-эльфы Олингэма, однако все же слишком мелкие, чтобы их можно было разглядеть невооруженным глазом:
…то же [свое отрицательное отношение] могу сказать и про мнение, высказывавшееся некоторыми: будто зараза переносится только по воздуху с помощью насекомых или каких-то невидимых существ, которые, попадая в организм человека с дыханием или даже через его поры, далее выделяют очень сильный яд или откладывают ядовитые яйца, которые попадают в кровь и таким образом отравляют организм…
Дефо, конечно, больше всего прославился, как автор «Робинзона Крузо» (1719). А в этой книге, об эпидемии чумы, он, по-видимому, полагался на записки своего дяди, Генри Фоу, который действительно пережил лондонскую эпидемию чумы: ведь Дефо не мог не обращаться к какому-либо источнику, чтобы так живо описать происходившее в городе во время той Великой лондонской чумы 1665 года. Другими словами, кое-кто — либо в 1660-e годы, либо не позднее 1720 года (когда Дефо еще писал эту книгу), — по-видимому, уже немало разглагольствовал об этом в лондонских пивных и кофейнях, во всяком случае, достаточно, чтобы кто-то из клана Дефо зафиксировал это (хотя его герой, как видно из приведенной цитаты, и относился к этой идее весьма отрицательно)[141].
Всякий, кто соблазнится испробовать на себе действие ботокса, скорее всего принадлежит к тому типу людей, которые предпочитают распылять у себя на кухне и в ванной ужасно ядовитые вещества, предназначение которых — уничтожить любые микробы, поскольку такие люди считают, что микробы невероятно опасны и ядовиты, а дезинфицирующие вещества — хорошие и «безвредные». В истории так получилось, что представления об «отраве» и «микробах» переплелись — во всяком случае, об этом говорилось в «Медицинских эссе», которые Оливер Уэндел Холмс опубликовал в 1840-х годах;
И если сравнить это с влиянием мельчайших доз морфия на организм в целом, или с внезапными и фатальными последствиями от одной-единственной капли синильной кислоты, или же, что еще ближе к сути дела, с отравляющим действием окружающей атмосферы, пронизанной невидимой малярией, нам следовало бы обнаружить в каждом из этих примеров свидетельство того, в какой степени природа, пусть лишь в некоторых, отдельных случаях, способна сконцентрировать мощнейшие ресурсы в столь микроскопической или едва различимой форме материи.
В том же духе выражался и Чарлз Дарвин (который, возможно, лечился мышьяком в свои молодые годы), когда в «Путешествии на «Бигле» писал, что «…в это время года воздух, по-видимому, становится весьма ядовитым: и местные жители, и чужестранцы часто страдали от жесточайшей лихорадки». А касательно лечения Дарвина мышьяком некоторые утверждают, что тому нет никаких доказательств, однако он совершенно точно лечился каломелью: ведь сохранилось письмо, написанное в 1831 году:
Спроси у отца, как он считает: нет ли каких-либо противопоказаний тому, чтобы я некоторое время попринимал мышьяк, поскольку руки мои не слишком в хорошем состоянии, а я всякий раз вижу, что, если я их вылечиваю и примерно тогда же изменяю свой стиль жизни, они в целом перестают болеть. Какую дозу надо принимать?
Сталкиваясь с огромным количеством бактерий, которые способны заставить нас заболеть (а могут и убить!) за счет создания самых разнообразных токсинов — а диапазон болезней тут от дифтерии до коклюша, от пищевого отравления до холеры, от столбняка до чего угодно еще, вполне резонно воспринимать бактерии как яды и рассуждать о них соответственно, по крайней мере косвенно. В некоторых случаях те токсины, которые вырабатывают эти бактерии, вполне могут вызвать симптомы заболевания даже в отсутствие бактерий, поэтому нет ничего удивительного в том, что люди не смогли легко расстаться с представлениями о бактериях как о «ядах» — ведь всегда требуется какое-то время, чтобы старые представления, старые парадигмы полностью вымерли.
В данном случае решающими стали десять лет после 1860 года. Медицинский мир начал уже серьезно воспринимать микробную теорию, а также более внимательно анализировать химические яды, которые можно было бы использовать против этих других ядов, которые теперь стали называться микробами, ради здоровья людей. К 1875 году процесс перемен в воззрениях медиков еще не был завершен: вот, к примеру, Альфред Тэйлор уточнил, что для него бешенство все еще существует как яд, а не как микроб: «мышьяк — это яд, попадает ли он в кровь через легкие, кожу или через желудок и внутренности: однако такие яды, как яд гадюки, яд бешенства или сапа, по-видимому, сильно влияют на организм только через рану на поверхности кожи». (Сап — болезнь, которой страдают кони и, лишь изредка, люди, — на самом деле вызывается бактерией Pseudomonas, однако в 1875 году эту бактерию еще не видел своими глазами никто из людей.) Со временем ситуацию резко изменили новые способы выведения культур бактерий, иммерсионные объективы, использование токсичного эфирного масла казачьего можжевельника и новые, искусственные красители, окрашивавшие бактерии, цепко связываясь с ними. Еще позже эти красители использовались для того, чтобы прикрепить молекулы ядов к бактерии, однако это уже совсем другая история.
Возможно, наилучшим из зафиксированных примеров того, как изменялось мышление ученых всего за одно десятилетие, стали доклады Королевской комиссии, которая расследовала массовые случаи заболевания «чумой рогатого скота», случившиеся летом 1865 года — ее тогда было принято называть немецким термином rinderpest (означавшим то же самое). Этот падёж воспринимался как неведомое, необычное событие, поскольку последний раз эпидемия этого самого «риндерпеста» случилась в Великобритании более чем сто лет назад.
