Книга Жилище в пустыне (сборник) - Томас Майн Рид

Дважды в течение секунды этот язык, тридцати сантиметров длиною и в обхвате не толще гусиного пера, высовывался и втягивался обратно, захватывая всякий раз новую партию насекомых. Время от времени мать останавливалась, чтобы руководить детенышем в этой охоте, сильно занимавшей Леона. К сожалению, появление нового персонажа положило конец этому роскошному пиршеству.

Животное, смутившее покой иуруми, походило на большую кошку; желто-рыжая шерсть его была совершенно гладка, без малейшего рисунка; туловище длинное, голова круглая, с большими усами и блестящими глазами, сверкавшими в темноте.

Леон несколько раз видел это животное на улицах Куско, по которым его водили индейцы: это была пума, или безгривый американский лев. Те, которых водили индейцы, были уже приручены, но Леон слышал, что в диком состоянии пума опасна и свирепа. В некоторых местностях так оно и есть, тогда как в других это довольно пугливый зверь, который бежит при виде человека. Однако во время охоты, когда пуму преследуют, она оказывает отчаянное сопротивление, так что собакам и охотникам не раз приходится расплачиваться жизнью за малейшую неосторожность.

Леон нисколько не испугался муравьеда: он знал, что это животное не лазит по деревьям, хотя в Южной Америке есть две другие породы, – правда, более мелкие по величине, которые обладают этой способностью. Но при виде пумы его невольно охватил страх: пума легко взбирается по самому гладкому стволу, и, если бы ей вздумалось напасть на Леона, тому никогда не удалось бы спастись от нее.

Первой мыслью мальчика было спуститься на землю и кинуться к хинным деревьям, но пума шла как раз в том направлении, куда ему надо было бежать. Дерево, на котором он сидел, высилось одиноко на краю лужайки, и он не мог добраться до леса, не будучи замеченным своим страшным противников, который в два-три прыжка нагнал бы его. Оставалось только одно: притаиться на дереве в надежде, что пума, быть может, не обратит на него внимания. Это было единственное, на что мог рассчитывать Леон.

Оставалось только одно: притаиться на дереве в надежде, что пума, быть может, не обратит на него внимания

Однако нет никакого сомнения, что пума обнаружила бы его присутствие, если бы, выйдя на лужайку, она не заметила двух муравьедов. При виде их она остановилась, растянулась на земле и замерла в неподвижности, как кошка, собирающаяся наброситься на мышь. Как раз в эту минуту мать обернулась, желая что-то внушить своему детенышу; увидев пуму, она поднялась на задние лапы, вскинула детеныша себе на плечи и прислонилась спиной к одному из муравейников. В таком положении, защищая своим телом драгоценную ношу, она приготовилась встретить врага, уткнувшись мордой в грудь и прикрыв ее длинным хвостом, который она выставила вперед.

Пума сделала прыжок и перешла в атаку, но муравьед когтем оцарапал ей щеку, и эта рана, хотя и заставила пуму относиться с большей осторожностью к своему противнику, в то же время усилила ее ярость. Две-три новые попытки пумы также не привели ни к чему: всякий раз она напарывалась на острые когти иуруми. Однако муравьед не столько думал об отражении натиска противника, как о том, чтобы завлечь его в свои мощные объятия и раздавить, как это делают медведи; таков обычный способ защиты муравьеда, и пума, казалось, знавшая о нем, все время держалась настороже. Борьба продолжалась с одинаковым успехом для обеих сторон и, вероятно, затянулась бы надолго, если бы не неосторожность маленького муравьеда, который, пожелав узнать, что происходит, выглянул из-за спины матери. Пума немедленно завладела им и, подмяв под себя, в один миг раздробила ему череп своими мощными челюстями.

С этого момента мать потеряла всякую осторожность и, казалось, совершенно позабыла о страхе. Хвост ее опустился, и в то время, как она кинулась вперед, стараясь схватить пуму, та, более проворная, чем муравьед, ловким движением опрокинула своего противника на спину, вскочила на него и растерзала в клочья свою добычу. Несмотря на то что Леону было жалко бедного иуруми, он не посмел, однако, вмешаться в схватку и волей-неволей продолжал бы молча смотреть на то, как пума пожирала бедное животное, если бы острая боль, которую мальчик почувствовал в лодыжке, не заставила его громко вскрикнуть.

Глава XXVI. Нападение белых муравьев

Леон взглянул вниз, желая узнать, что причинило ему эту боль, и замер от ужаса: муравьи, окружив дерево, на котором он сидел, уже начали взбираться вверх; ствол со сказочной быстротой покрывался бесчисленным множеством насекомых. Некоторые уже всползли мальчику на ноги, и именно укус одного из них заставил его вскрикнуть.

Участь ленивцев, растерзанных термитами на его глазах, наполнила страхом все его существо. Продолжая кричать, он взобрался почти на самую верхушку дерева, но полчища насекомых неуклонно продолжали подниматься по стволу и вскоре должны были настигнуть свою жертву. Он уже собрался бежать, раздавив муравьев, которые попадутся ему на пути, но вспомнил о пуме и оглянулся в ее сторону. Трупы обоих муравьедов лежали на прежнем месте, но пумы там уже не было.

В первую минуту Леон подумал, что зверь, испуганный его криками, скрылся в лесу, но этой надежде вскоре суждено было рассеяться: он заметал пуму, крадущуюся в траве прямо к нему. Что делать? Через какое-нибудь мгновенье пума набросится на него. Леон счёл себя погибшим и не был даже в состоянии позвать на помощь: от страха у него совсем отнялся голос. Однако хищник не прыгнул на дерево, как ожидал того Леон, а снова лег и пополз на брюхе, ударяя себя хвостом по бокам и полуоткрыв пасть, красную от крови муравьедов. Было похоже на то, что пума придумывает способ поймать эту новую добычу и заранее наслаждается тонким и нежным вкусом человеческого мяса.

Вдруг Леон услыхал, что в воздухе что-то просвистело, точно стрела. Пума подскочила, неистово зарычала и стала зубами выдирать впившееся ей в бок острие. Новый свист – новая стрела, и вот уже раздаются хорошо знакомые голоса дона Пабло и Гуапо, которые прибежали на вопли Леона, один с топором, другой с сарбаканом.

Пума обратилась в бегство и уже достигла опушки леса, как вдруг зашаталась и упала наземь. Опасаясь, что яд окажется недостаточно сильным, дон Пабло топором рассек пуме череп, затем подошел к Леону, которого Гуапо, усадив к себе на плечи, торжественно нес домой.

Дон Пабло поволок за собой мертвую пуму, желая снять с нее ее красивую шкуру, а муравьедов предоставил поедать термитам, которые уже успели окружить их со всех сторон. Когда наши каскарильеры, окончив утреннюю работу, вернулись к обеду, – от обоих ленивцев и муравьедов осталось только несколько клочьев шерсти да обглоданные скелеты; все остальное муравьи успели уже унести в свои подземные кладовые.

По всей вероятности, стук топора разбудил муравьеда и заставил его выйти из логова, которое обычно он не покидает днем; та же причина, по-видимому, вызвала и пуму из ее убежища, хотя она чаще показывается днем, чем муравьед. Когда наши каскарильеры подходили к дому, Гуапо заметил муравьеда-самца, который, очевидно, также был разбужен и покинул свое ложе из сухих листьев. Индеец и не подумал убить его, но, решив позабавить всех любопытным зрелищем, спрятался в ветвях и произвел в них шелест, похожий на шум дождя, падающего с листьев.