Книга "По своим артиллерия бьет..." Слепые Боги войны - Владимир Бешанов

При организационном планировании, проводившемся в мирное время, эти существовавшие в течение ряда лет трудности были учтены в том смысле, что при определении организации и численности частей механическая тяга заменялась конной повсюду, где это только представлялось возможным с тактической точки зрения (то есть в танковых и моторизованных частях, но и там в качестве буксиров использовали боевые машины. — Авт.). При этом приходилось мириться с тем, что подобные меры влекли за собой увеличение обслуживающего персонала, глубин походных порядков частей и т. д. Особенно большое количество автомашин удалось таким образом сэкономить за счет обозов и тыловых подразделений пехотных дивизий».

Немецкой пехотной дивизии полагалось 62 тягача, но не факт, что все они имелись в наличии, и 930 автомашин, вот только более трети из них были легковушками, а грузовыми — 536. В советской дивизии, уступавшей противнику по численности личного состава более чем на 2000 человек, — 558 автомобилей, но грузовиков 451 (из них 90 в гаубичном артполку). Штат танковой дивизии вермахта предписывал иметь 1402 грузовых и специальных автомобиля, советской танковой дивизии — 1558 (а вот легковых было в 12 раз меньше, чем у «германца»).

В конце концов, можно согласиться, что в связи с массовым развертыванием новых соединений весной 1941 года без продуманной логистики и учета возможностей промышленности возникла нехватка средств тяги и транспорта, причем в значительной мере искусственная: где-то стояли артполки без тракторов, а где-то трактора без водителей.

В декабре 1940 года начальник Главного автобронетанкового управления генерал-лейтенант Я.Н. Федоренко, выступая на совещании высшего командного состава, говорил о массовом выходе техники из строя, о неумении и нежелании заниматься ремонтом, а также о безграмотности начальников, переходящей в обыкновенное раздолбайство:

«Поднятие по тревоге соединения показало, когда отъедешь на 30–40 км от расположения части, то нужно пять дней ездить обратно и забирать нужное, но не взятое, и отвозить взятое, но ненужное. Нужно заранее рассчитывать, что машина должна везти. При проверке вышедших машин оказывалось, что все машины, как правило, не догружены на 300–500 кг, а есть такие машины, которые вмещают в себя 3 тонны, а на них грузится одна тонна. В результате командиры заявляют, что машин не хватает. Нужно заранее, еще в мирное время, рассчитать, что на каждую машину грузить, сколько грузить, и тогда у нас тыл окажется много меньше и машин вместо недостачи будет много излишних».

К 1 июня 1941 года немцы накопили 56,6 млн артиллерийских выстрелов и мин для основных полевых систем — без учета противотанковых, зенитных орудий и 50-мм минометов. В Красной Армии таких боеприпасов имелось 42,5 млн штук. Однако в воевавшей уже два года Германии планировалось сокращение снарядного производства, в то время как советская промышленность едва приступала к мобилизации.

Нарком П.Н. Горемыкин в интервью для Института истории СССР особо подчеркивал: «К началу 1941 г. в СССР было налажено производство почти всех видов боеприпасов. При этом хочу особо подчеркнуть, что боеприпасы, которые давала Красной Армии наша промышленность, имели высокие баллистические свойства, а некоторые их виды по своим качествам превосходили лучшие образцы в зарубежных странах».

Хотя история с боеприпасами такая же диковатая, как и со средствами мехтяги. Если исходить из заложенной в МП-41 «от фонаря» общей потребности 178,6 млн снарядов и мин, то имевшиеся в наличии 87,4 млн выглядят 50 %-ной необеспеченностью. Отталкиваясь от придуманных Генштабом, исходя из опыта войны с Финляндией, роскошных норм расхода, можно подумать, что этих запасов едва хватило бы на один-два месяца активных боевых действий — налицо явная неготовность. Мобилизационный план предусматривал быстрое наращивание производства до 222 млн выстрелов в год, чего не удалось достичь до конца войны. Как отмечает бывший начальник ГАУ маршал артиллерии Н.Д. Яковлев: «В Генеральном штабе в довоенное время, как удалось узнать уже после войны, довольно глубоко и с перспективой обосновывали расчеты на потребность вооружения и боеприпасов, но почему-то истоки расчетов так и остались уделом только тех, кто ими занимался».

Однако не все так грустно: опыт 1944–1945 гг. показал, что накопленных в мирное время боеприпасов было достаточно для года войны. Фактически, согласно официальной статистике, за июнь — декабрь 1941 года выстрелов самых «ходовых» номенклатур было израсходовано около 30 % от наличия на 22 июня (причем только половину выпустили по противнику, вторую половину ему же и подарили). То есть даже если бы все это время героические труженики тыла вообще не работали, что, конечно, не так, то до истощения складов было далеко. На 1 января 1942 года боеприпасов только довоенного выпуска имелось на четыре Сталинградские битвы.

Загадка в том, что, когда началось великое зимнее наступление Красной Армии, их «не нашлось». Г.К. Жуков, командуя Западным фронтом, «буквально выпрашивал» у Верховного Главнокомандующего минимально необходимое количество снарядов и мин:

«Особенно плохо обстояло дело с боеприпасами. Так, из запланированных на первую декаду января боеприпасов нашему Западному фронту было предоставлено: 82-миллиметровых мин — 1 процент; артиллерийских выстрелов — 20–30 процентов. А в целом за январь 50-миллиметровых мин — 2,7 процента, 120-миллиметровых мин — 36 процентов, 82-миллиметровых мин — 55 процентов, артиллерийских выстрелов — 44 процента. Февральский план совсем не выполнялся. Из запланированных 316 вагонов на первую декаду не было получено ни одного. Из-за отсутствия боеприпасов для реактивной артиллерии ее пришлось частично отводить в тыл.

Вероятно, трудно поверить, что нам приходилось устанавливать норму расхода… боеприпасов 1–2 выстрела на орудие в сутки. И это, заметьте, в период наступления!»

Действительно, трудно поверить, точнее, не знаешь, кому верить: прославленному маршалу или советской статистике. За полгода количество дивизионок и 50-мм минометов в войсках уменьшилось более чем в полтора раза, гаубиц — в два, а противотанковых и танковых пушек — в три раза. На передовую отправляли музейные экспонаты времен обороны Шипки, все, что могло стрелять. Соответственно число выстрелов на один ствол значительно выросло. Например, если раньше на каждую «сорокапятку», в том числе танковую, приходилось 745 снарядов, то теперь — 1840. На каждый ротный миномет имелось 685 мин — 5,7 боекомплекта, а было 3,4, и никто не жаловался.

Опыт убеждает, что верить нельзя ни статистике, ни маршалу. Тем не менее о бедственном положении с боеприпасами пишут и К.А. Мерецков, и Н.Д. Яковлев, и другие мемуаристы. В сборниках, посвященных битве за столицу, регулярно приводятся сведения из секретного труда Военно-исторического отдела Генштаба РККА «Разгром немецко-фашистских войск под Москвой» под редакцией маршала Б.М. Шапошникова:

«В среднем в войсках и на армейских базах имелось наиболее ходовых видов боеприпасов 1–1,5 боекомплекта. Перспективы на их быстрое пополнение были далеко не радужные. Фронт совершенно не имел на своих базах выстрелов для 152-мм орудий… за исключением выстрелов для 45-мм противотанковой и танковой артиллерии и 50-мм мин, боеприпасы имелись в количестве, совершенно недостаточном, чтобы обеспечить бесперебойное снабжение ими войск. Фактическое положение оказалось еще более тяжелым, так как из запланированного поступления боеприпасов до конца месяца удалось получить только часть…