Книга Турнир самоубийц - Ян Леншин

Часовик приближался нелепой дерганой походкой, с трудом переставляя циркульного вида ноги.

Ульрик не шелохнулся: ни дать ни взять манекен с широкой нарисованной улыбкой. Чуть позади стояла девочка в кружевном платье, побелевшая от холода. Женщина, чье лицо закрывала черная вуаль, молитвенно сложила руки под подбородком. Мужчина в котелке нахмурился и выставил вперед трость с костяным набалдашником как шпагу.

Часы без стрелок пробили половину двенадцатого. Стая ворон сорвалась с верхушек сосен и закружила над Башней.

Механический Человек поднял меч для удара.

Ульрик прыгнул в сторону, и лезвие перерубило тонкую, будто паутина, нить. Часовика смяли утыканные шипами бревна. Тварь рухнула на колени, из горла на мох хлынула черная маслянистая жидкость.

Часовик поднялся, опершись на меч. Ульрик ждал, когда отвратительный четырехлапый паук подойдет ближе. Свист стали – и голова господина с тростью покатилась по земле, за секунду до удара превратившись в гнилую тыкву. Ульрик вновь отпрянул, но недостаточно быстро: лезвие распороло рукав. Из-под опавшей листвы, распрямляясь, высвободилась ветка с утыканной шипами доской и ударила Механического Человека в грудь.

Короткий замах, и Ульрик едва успел уклониться: меч черной молнией рассек воздух, сбил молящуюся женщину с ног и намертво приколол к стволу чахлой сосны. Ульрик мог поклясться, что, прежде чем безвольно повиснуть вдоль тела, руки с тонкими пальцами инстинктивно сжали лезвие. Вместо крови на снег посыпались опилки. Три огромных камня тяжело рухнули, сломав несколько веток. Ловушка сработала впустую.

Часовик шел, шатаясь как пьяный. Вот он отшвырнул с дороги девочку в кружевном платье, с грубо нарисованным лицом и волосами-паклей. Сделал еще шаг и исчез. Там, где Механический Человек стоял секунду назад, чернел огромный провал.

Неприятностиметр умолк.

Ульрик подошел к краю глубокой волчьей ямы. Пронзенный железными кольями Механический Человек не шевелился, только невидимые часы упрямо вели отсчет. Жаль, фотоаппарата нет.

Неприятностиметр предупреждающе пискнул.

Ульрик повернулся и увидел деревянную куклу в клетчатом пиджаке. «Кукла» дернула рукой, в живот ткнулось острое.

Виктор. Пришел все-таки.

Они застыли в странном союзе, убийца и жертва, лицом к лицу, глаза в глаза, в каких-то сантиметрах друг от друга. Темные точки зрачков Виктора расширились – будто впитали миг триумфа.

– Не благодари, – сказал убийца и по-дружески хлопнул Ульрика по плечу. – Ого, да это знаменитый неприятностиметр? Оставлю на память.

Рука с шестью пальцами вытащила из нагрудного кармана фрака белую коробку. Тотчас раздался писк.

Убийца прищурился. Неприятностиметр продолжал пищать.

Виктор засунул устройство обратно Ульрику в карман.

Писк смолк.

– Хм, странно.

Виктор перевел взгляд вниз, на торчащий из живота Ульрика нож. Лезвие сжимали пальцы в окровавленной белой перчатке.

Ульрик стукнул Виктора рукояткой револьвера в лоб. Поправил узел галстука-петли, перешагнул осевшего мешком убийцу и направился к Башне. Неприятностиметр тревожно пискнул.

– Знаю, приятель, – пробормотал Ульрик. – Времени у меня немного.

Ульрик взглянул на руку, поморщился. Ладонь рассечена до кости. Он не стал блокировать удар, а попросту схватился за лезвие. Острие исчезло в кулаке, гарда уперлась в пальцы, не дав хода клинку. Неплохой прием, но на роль постоянного не годится.

Тревожное «пип», «пип», «пип» зазвучало чаще.

Он мельком глянул на лица манекенов, застывших впереди. Кажется, они махали ему, приветливо улыбаясь.

Еще громче, еще…

Из провала, взметнув комья земли, вскинулся Механический Человек. Сграбастал Ульрика длиннющими паучьими лапами и потащил на дно ямы. Напрасно Ульрик палил из револьвера. Лицо твари оказалось совсем близко. Изо рта Часовика текло раскаленное машинное масло.

Пальцы сами нашарили рукоятку стилета. Не глядя, Ульрик что было сил ударил тварь стилетом в лицо. Часовик отпрянул, закрыл глаза ладонями. Между длинных пальцев поблескивало трехгранное лезвие.

Ульрик не знал, тикал дьявольский механизм, подаривший Часовику жизнь, или замолчал навсегда – писк неприятностиметра заглушил все звуки. Впереди, будто на волнах, покачивалась Блуждающая Башня. Ульрик снял перчатку, щелкнул пальцами. Вспыхнула золотом печать, окрашенная багряным. Буквы расплывались, плясали перед глазами. Он помнил, что там написано, но не мог прочесть.

У Башни стоял рыжебородый здоровяк в цветастой рубашке, шортах и в сапогах из крокодиловой кожи. В руке он сжимал сачок.

– Гадство, – пробормотал неизвестный. – Снова промазал.

Ульрик растерянно моргал, роняя алые капли в сухую листву.

– Здорово ты руку рассадил. Дай взглянуть.

Прежде чем Ульрик успел ответить, незнакомец схватил его за рукав и смачно плюнул на окровавленную ладонь.

– У собачки боли, у коровки боли, у тебя – ни-ни. Ого! Давно не видел этих штук, – с этими словами эксцентричный субъект в свою очередь вытащил неприятностиметр из Ульрикова кармана, а после присел на поваленное дерево. Едва оказавшись в руках нового владельца, устройство умолкло.

Хуже места для привала нельзя было и придумать: позади мужчины стояли улыбчивые манекены, от их рук и голов, поблескивая, тянулись тонкие нити. Ульрик так испугался за давнего знакомца, чьего имени, впрочем, не знал до сих пор, что забыл удивиться своему внезапному исцелению – распяленный рот глубокого пореза исчез, пропали даже шрамы от опасной бритвы.

Неприятностиметр угрожающе молчал.

– Меня Генри кличут, – пробасил здоровяк. – Ну, то есть, по-вашему. Мое настоящее имя ты вряд ли выговоришь.

– Ульрик, – представился Ульрик.

Генри чуть откинулся назад, устраиваясь поудобнее, и ненароком задел несколько нитей. Ульрик закрыл глаза, чтоб не видеть, как нового старого знакомца разорвет на куски.

Неприятностиметр не проронил ни звука.

Ульрик храбро открыл один глаз. Повсюду валялись камни и шипастые бревна. Генри задумчиво разглядывал зубастый капкан, что впился хищной рыбиной в толстое запястье, обильно поросшее рыжим волосом.

– Осточертели мне эти штуки, – пожаловался Генри, тряхнув рукой.

Капкан шмякнулся о дерево и обиженно клацнул треугольными зубами. По физиономии здоровяка, словно по экрану телетранслятора, пробежала темная полоса. – Ты не обращай внимания, со мной и не такое приключалось, – добродушно откликнулся Генри. – Однажды, представляешь, в кузне вместо кренделя раскаленную добела подкову слопал, каково? Хорошо, мой народ с рождения отличается повышенной живучестью. А то бы каюк.

«Мой народ»?!