Книга Последний пророк - Барбара Вуд

— Вы ветеринар? — спросил старик, сидя на корточках и наблюдая за работой Фарадея.

— Врач. Привык иметь дело с меньшими пациентами, — добавил Фарадей с улыбкой. Старик, поглаживающий голову ослицы, выглядел обеспокоенным.

У Сары была нежная на ощупь ворсистая голова, сонные глаза с длинными ресницами и белая морда. Она была коричневой масти с белым брюшком, у нее был хвостик с кисточкой, тонкие ножки и маленькие копытца. Как заверил Фарадея старик, это было доброе по природе создание.

Пока Фарадей обрабатывал рану, солнце село и длинные тени легли на землю. Он и старик встали.

— Спасибо вам большое за помощь, док. Я бы освободил ее, если бы не койоты. Они напугали ее. Мне бы пришлось поднапрячься. Мы с Сарой перед вами в долгу. — Он протер ладонями глаза и шмыгнул носом. — Я пропал бы без нее. Я никогда не был женат. Сара — все, что у меня есть. Мы с ней уже двадцать восемь лет. — Он вынул вафельный носовой платок и высморкался. — Черт меня побери, если я не самый сентиментальный ублюдок на земле! — Он протянул Фарадею свободную руку — Бернам мое имя.

— Фарадей Хайтауэр! — Они пожали друг другу руки.

У Бернама были выцветшие глаза и грубая кожа. Такого старого человека Фарадей еще никогда не встречал. Но у старика голос был сильным и бодрым; поглаживая свою испачканную табаком бороду, он хвастался, что знает о пустынях Мохаве и Колорадо больше, чем кто-либо из ныне живущих и уже умерших.

Бернам расположился лагерем возле местечка под названием Арч-Рок. Он пригласил Фарадея к своему костру разделить с ним скромную еду из бобов и хлеба.

— Много известных людей останавливается здесь, — сообщил Бернам. Звезды уже стали появляться на небе. — Видите надпись, вырезанную на камне, вон там.

Фарадей с трудом мог различить ее в сумерках: «У. Э. 1887».

— Ее сделал не кто иной, как сам Уайт Эрп. Вы наверняка слышали о знаменитой перестрелке в ОК Коралл. Самое крупное вооруженное столкновение, о нем писали все газеты. После этого Эрп приобрел репутацию искусного стрелка, но на самом деле он был золотоискателем. Проезжал здесь дюжину раз в поисках места, которое можно было бы застолбить. Думаю, сейчас он где-нибудь в Неваде держит салон азартных игр. Уважаемый парень. — Бернам затряс головой. — Дикий Запад — это было нечто, — прошептал он с тоской в голосе и так пристально посмотрел на огонь своими молочными глазами, точно заново переживая несколько своих собственных перестрелок. — Больше такого мы уже никогда не увидим.

Съежившись под тяжелыми шкурами, так как стоял январь и воздух в пустыне был морозным, они оба молча ели, зачерпывая бобы кусками хлеба, пока кофе кипел на огне. Бернам два раза поднимался, чтобы проверить, как себя чувствует Сара.

— Бедняжка. Я все время обещаю ей, что мы скоро выйдем на пенсию. Она заслужила это. Думаю, небольшую собственную хижину с зеленым участком я скоро смогу себе позволить.

Бернам налил кофе и извинился — сахара у него нет.

— Мой запас закончился несколько дней назад. Ненавижу пить горький.

Фарадей порылся в своем мешке с продуктами и принес два кусочка сахара.

— Кажется, это мой последний. Кусок вам, кусок мне.

Бернам посмотрел на сахарный кубик на своей грубой ладони.

— Весьма любезно с вашей стороны делиться последним куском.

Он поднялся, опустился на колени рядом с ослицей, погладил ее по шее и ласково положил кусочек сахара ей в рот, она благодарно его засосала.

— Она хорошо мне служила, — сказал он, когда вернулся, и сел рядом пить кофе. — Никогда не жаловалась.

— Чем вы здесь занимаетесь, мистер Бернам?

— Никаких мистеров. Просто Бернам. Если у меня и была когда-нибудь фамилия, то я забыл ее. Как и любой, кто ищет золото, — загоготал он. — Я самый неудачливый золотоискатель в этой стороне Рио-Гранде. Но мне пришлось расстаться с мечтой, потому что эта работа очень тяжелая для Сары. Заниматься этим более тридцати лет и так и не найти ничего стоящего. Много лет назад я работал на торговом судне. Можете себе это представить? Покинуть морской мир, чтобы прийти в мир песчаный. А вы уже что-нибудь нашли?

— Я не ищу золото. По крайней мере не в прямом смысле этого слова.

Бернам сморщил нос:

— Как это — искать золото не в прямом смысле?

Фарадей рассказал ему о шаманах, Бернам не выказал никакого удивления или скептицизма, как делали многие, а лишь искоса посмотрел на него из-под широких полей своей потрепанной старой шляпы и сказал:

— Хайтауэр. Кажется, что-то знакомое. Я слышал о вас. Люди вокруг говорят о вас — вы это знаете? Они называют вас «Хэйуаер».

Фарадей был потрясен.

— А что они обо мне говорят?

— Что вы сумасшедший, хуже клопа. Но они и обо мне такое говорили, так что не придавайте этому большого значения. Любой, кто проводит все свое время в пустыне, — безумный. Не берите в голову.

Но Фарадею неприятно было думать, что люди сплетничают о нем за его спиной и называют его сумасшедшим. Его это огорчало, ведь и Моргана могла услышать такие разговоры.

Вычистив до блеска свою тарелку, будто это была последняя еда в его жизни, Бернам заговорил:

— Шаманы, а? Существует старая легенда, что давным-давно индейцы пришли сюда с востока. Не местные — агуа калиенте или пайуте. И не хопи или навахи. Какие-то таинственные индейцы-предсказатели. Они отличаются от последних выживших своих сородичей.

Наученный горьким опытом, Фарадей предусмотрительно спросил:

— И сколько вы хотите за эту информацию?

— Никаких денег, приятель. Я должен вам за то, что вы помогли Саре.

Тогда Фарадей показал Бернаму рисунки цыганки-гадалки, и тот утвердительно кивнул.

— Что-то знакомое — этот зигзаг. Думаю, я знаю, что это. Но вы ищете не в том месте. Вам нужно идти вон по той дороге. — Он махнул рукой в западном направлении. Фарадей спросил, известно ли ему, что означает слово «ошитива», и не удивился, когда Бернам отрицательно покачал головой: — Ничего не напоминает.

Они уже закончили свою скромную трапезу. На небе взошла луна, ночью начали выть койоты, звезды следовали своим древним курсом. Бернам часто подходил к Саре и что-то тихо шептал ей в темноте. У Фарадея на душе скребли кошки, ему было одиноко и тоскливо.

Как всегда, когда ночью он оставался один, он начал думать о Элизабет: где она? все ли у нее идет хорошо? Он уже давно не злился на нее, от той обиды осталась лишь горько-сладкая печаль. Он часто вспоминал те похожие на сон недели, когда она лежала в его объятиях на Смит-Пике, и улыбался, когда в его памяти всплывало выражение ее лица, с каким она входила в «египетскую» палатку.

Он подумал о Моргане и той суровой жизни, что они вместе с Беттиной вели на поселенческом участке. Обычно, когда бы он ни приезжал, в доме шла большая стирка — на печи варилось белье, а в воздухе пахло щелочным мылом. Если же они не стирали и не гладили, то готовили еду, и ему тогда казалось, что большая железная печь работает не переставая. Беттина и Моргана теперь всегда ходили краснощекими и вспотевшими.