Книга Калиостро - Елена Морозова

Остаюсь, сударь, с теми чувствами, кои испытывают повсеместно те, кому пришлось иметь дело с вами.

Ваш… и т. д.»6

Судя по тому, что в ответе упомянуты «воды Темзы», кто-то все же рассказал Калиостро, что его новый друг Свинтон, усиленно приглашавший магистра на лодочную прогулку по Темзе, — агент французской полиции. Утверждали, что Свинтон во время прогулки хотел связать Калиостро и передать его на французский корабль, дабы его увезли во Францию, где Бретейль приготовил ему самую мрачную камеру в Бастилии. А может, это была фантазия Гордона, личности скандальной и достаточно темной.

Рассказ об аравийских мудрецах, умеющих откармливать свиней мышьяком, дабы потом бросать их туши хищникам, чтобы те подохли, съев отравленное мясо, Моранд, скорее всего, почерпнул из материалов, присланных ему из Франции, где в свое время магистр не удержался и поведал полицейскому комиссару, что знает рецепт приготовления яда, обнаружить который невозможно. Верил ли в сей рецепт сам Калиостро, сказать трудно, но насмешек он не терпел. Вспомнив о том, как в Санкт-Петербурге он предложил сразиться на ядах лекарю Екатерины II Роджерсону, он вызвал Моранда на аналогичный поединок, питая, видимо, уверенность, что Моранд, как и Роджерсон, такого вызова не примет. И журналист действительно не принял, посоветовав магистру сначала потренироваться на кошечках или собачках, ибо его, Моранда, жизнь слишком дорога, чтобы жертвовать ею ради экспериментов ка-кого-то шарлатана. Затем Моранд плавно перешел к иным секретам, знанием которых похвалялся господин Калиостро. В частности, он поведал, что в один из своих прошлых приездов граф обещал осветить английскую столицу при помощи морской воды. По словам графа, он знал секрет, как заставить ее гореть, и даже подсчитал, что замена масла в городских светильниках на воду даст казне экономии в 50 тысяч фунтов стерлингов. Когда же чародея попросили провести эксперимент, он отказался, сославшись на то, что проводить его придется на берегу моря, а это опасно, ибо вода может загореться, и тогда уже никто не справится с пожаром.

Словно бык, увидевший красную тряпку, Калиостро бросился сочинять ответ:

«Благодарю вас, сударь, за то, что вы соблаговолили ответить на мое письмо.

Знание и искусство сохранять тесно связано с искусством разрушать. Находясь в руках людей человеколюбивых, лекарства и яды равно служат к счастию рода человеческого, первые — для сохранения тварей полезных, вторые — для уничтожения тварей злокозненных. У меня заведено именно так их использовать. Вы отказались от завтрака, предложив вместо себя плотоядного зверя. Но где найти такого плотоядного зверя, кто в окружении иных зверей был бы подобен вам в обществе человеческом? Я бы хотел иметь дело не с вашим представителем, а с вами лично. Обычай драться через представителей давно вышел из моды. Тем более, полагаю, вы не найдете себе замены ни среди хищников, ни среди травоядных.

К тому же я с удовлетворением узнал, что вам поручено защищать Шенона и де Лонэ. Что ж, подобное к подобному: каковы клиенты, таков и адвокат, каковы поступки, таков и защитник.

Желаю вам, сударь, и впредь пользоваться уважением публики и срывать ее аплодисменты.

Когда вы завершите свою почтенную карьеру, я подумаю, на чью сторону стоит встать…»7

Ответ, написанный с чувством не свойственного Калиостро юмора. Не исключено, что магистр смеялся про себя над одураченными клиентами, хотя, если судить по свидетельствам современников, он настолько проникся самодовольством и уверенностью в собственной правоте, что скорее всего и сам уверовал в свои магические и пророческие таланты. И больше никакого смеха. Во времена Калиостро знали цену острому словцу, остроумной шутке и боялись быть поднятыми на смех. Насмешка исполняла роль публичного экзекутора. Ответ Калиостро, видимо, составлял его очередной секретарь или все тот же Гордон.

Моранд продолжал пускать в ход тяжелую артиллерию, к которой вполне можно было приравнять пакет с вложенным в него письмом комиссара Фонтена и стопкой исписанных мелким судейским почерком бумаг. Отправителем пакета являлся Вержен, забывший или делавший вид, будто забыл, что в свое время он высказывался в защиту Калиостро. Помимо истории с ядами Фонтен сообщал, что так называемые граф и графиня Калиостро на самом деле являются супругами Бальзамо — Джузеппе и Лоренцей, в девичестве Феличиани. В 1773 году, будучи в Париже, мадам Бальзамо по просьбе своего супруга была заточена в исправительную тюрьму Сент-Пелажи. К письму комиссар прилагал копии судебных протоколов, анонимное письмо, полученное комиссаром 16 июля 1786 года (возможно, написанное родственником де Лонэ, драгунским капитаном Сент-Илером), анонимное письмо из Палермо, показания Антонио Браконьери, дяди Джузеппе с материнской стороны, и доклад агентов, отправленных в Палермо для выяснения родословной Бальзамо. Собственно, еще собирая сведения о лондонских похождениях магистра, Моранд встретил фамилию Бальзамо. Сомнений не оставалось: граф Калиостро — это уроженец Сицилии Джузеппе Бальзамо, обманщик, мошенник и шарлатан, а жена его… Моранд задумался. Наверняка очаровательная мадам Калиостро могла еще немало рассказать о своем супруге, которым она почему-то очень недовольна. Надо только подобрать к ней ключик. Про Серафину-Лоренцу Моранд написал вскользь, выставив ее жертвой ревнивого и злобного мужа, способного в приливе гнева поднять на хрупкую женщину руку.

Разоблачениями Моранда зачитывались и в Англии, и во Франции. Имя Калиостро использовали для создания низкопробных историй, не имевших никакого отношения ни к Джузеппе Бальзамо, ни к графу Алессандро Калиостро. В гостиных Серафина все чаще ощущала на себе заинтересованные взоры — то сострадательные, то любопытные, то презрительные. В городе появились листочки с грубыми шуточками в адрес магистра. Когда в очередном пасквиле или сатире она видела имя Бальзамо, в груди у нее все сжималось. Оказывается, она так и не простила Джузеппе тех четырех месяцев, которые по его милости провела в Сент-Пелажи. Она вновь ощутила на коже тюремную грязь и липкие прикосновения рук товарок по несчастью. По сравнению с Сент-Пелажи пребывание в Бастилии казалось отдыхом, передышкой между масонскими трудами…

Моранд продолжал «раскручивать» биографию магистра, а англичане, те, кто раньше стеснялись признаться, что позволили себя одурачить, возмущенно требовали возмещения ущерба. Если бы не поразительное чутье магистра на судебных приставов и его виртуозное умение всучивать взятки, возможно, он бы угодил в долговую тюрьму Ньюгейт. Говорят, кто-то даже вспомнил про бриллианты миссис Фрай — то ли она сама подарила их мистеру Калиостро, то ли он их присвоил… Наверное, все-таки присвоил, иначе зачем бы во Франции его посадили по делу о краже ожерелья? Итог: Калиостро снова оказался в эпицентре слухов, но теперь «сарафанное радио» работало на создание «отрицательного имиджа» магистра.

Газета «Курье де л’Эроп» продолжала развлекать читателей похождениями Калиостро, развенчивая магистра в глазах французов и англичан, и, как следствие, всей Европы.

«В Булони сотни людей вышли провожать господина Калиостро!» — «Сомнительно. Впрочем, адвокат Тилорье мог организовать торжественные проводы своего клиента». — «Не мог какой-то там Тишио или Бальзамо пробудить столь великий энтузиазм!» — «Почему бы и нет? Шарлатаны всегда кричат во весь голос, это благородство молчаливо». — «Граф — благодетель человечества!» — «Не стану спорить. Однако сей благодетель был выслан из всех стран, где он пытался облагодетельствовать человечество».