Книга Фюрер, каким его не знал никто. Воспоминания лучшего друга Гитлера. 1904-1940 - Август Кубичек

Я, наверное, мог на этот счет рассказать больше, чем многие другие. На чердаке своего дома в Фрахаме – моя мать продала участок и приехала жить ко мне с моей семьей – в большом деревянном сундуке я хранил старую переписку со своим другом и его рисунки. После некоторых размышлений я решил оставить их там, где они лежали. По газетам я следил за его карьерой. Он имел миллионы сторонников и, не побывав с этой целью в Австрии, своими радикальными идеями и мнениями принес размышления и тревогу в эту теперь уже маленькую страну. Может показаться странным, что я не связался со своим давним другом теперь, когда он сделал себе имя, но на самом деле нашим общим интересом была музыка, а не политика. Мне нечего было предложить ему в отношении последней.

30 января 1933 года Адольф Гитлер стал рейхсканцлером Германии, и я сразу же вспомнил тот полночный разговор на горе Фрайнберг в 1905 году, когда он предсказал мне, что, подобно Риенци в опере Вагнера, поднимется до Volkstribun – народного вождя. То, что шестнадцатилетний мальчик увидел перед мысленным взором, стало реальностью. Я взял ручку и бумагу и написал несколько строк «рейхсканцлеру Адольфу Гитлеру в Берлин», но не ждал ответа, так как у канцлеров Германии есть дела поважнее, чем писать письма друзьям двадцатипятилетней давности. Тем не менее мне казалось правильным и должным засвидетельствовать ему свое уважение и передать свои поздравления, будучи другом его юности. К моему великому удивлению, однажды я получил следующее письмо из штаб-квартиры нацистской партии в Мюнхене, которое датировалось 4 августа 1933 года:

«Мой дорогой Кубичек,

Только сегодня передо мной положили твое письмо от 2 февраля. Из сотни тысяч писем, которые я получил с января, в нем нет ничего удивительного. Тем больше была моя радость – впервые за много лет – получить весточку о твоей жизни и узнать твой адрес. Я очень хотел бы, когда закончится период моей самой тяжелой борьбы, лично воскресить в памяти те самые замечательные годы моей жизни. Возможно, ты сможешь навестить меня. С наилучшими пожеланиями тебе и твоей матушке и памятуя о нашей старой дружбе остаюсь

Твой

Адольф Гитлер».

Он не забыл меня, и то, что помнил обо мне, несмотря на бремя своих обязанностей, было мне очень приятно. Навестить его, как он предложил, было не так просто. Едва ли я мог просто появиться в Оберзальцберге и сказать: «А вот и я», да к тому же моя жизнь по сравнению с его жизнью была унылой и неинтересной. Рассказы об Эфердинге ему наскучат. Так что я просто забыл об этом, решив, что такое приглашение было просто формальным проявлением вежливости, точно таким же, когда двадцать пять лет назад он никогда не забывал передавать в своих письмах почтительный привет моим родителям.

12 мая 1938 года Адольф Гитлер пересек границу Австрии в местечке Браунау-на-Инне, где его отец служил таможенным чиновником. Вооруженные силы Германии вошли в Австрию. В тот же вечер он выступил перед жителями Линца с балкона здания мэрии. Я хотел бы поехать в Линц, чтобы услышать его речь, но был занят вопросами расквартирования немецких войск и не мог уехать из Эфердинга. 8 апреля 1938 года, когда он посетил Линц во второй раз, после политического митинга на паровозостроительном заводе Крауза Гитлер вернулся в гостиницу «Вайнцингер», и я решил зайти к нему туда. На площади перед гостиницей я увидел огромную толпу. Протолкавшись через нее до оцепления штурмовиков, я сказал им, что хочу поговорить с рейхсканцлером. Сначала я получил странный прием: они, очевидно, сочли, что я сумасшедший, но как только я показал им письмо Гитлера, позвали офицера. Прочитав письмо, он сразу же повел меня в фойе гостиницы, где царило оживление, как в улье. Везде группами стояли генералы и обсуждали последние события; приходили и уходили государственные министры, лица которых мне были знакомы из газет, руководители нацистской партии и другие люди в форме. Там и сям деловито мелькали адъютанты, которых можно было отличить по блестящим аксельбантам. И весь этот людской муравейник вращался вокруг того самого человека, с которым я хотел поговорить. У меня кружилась голова, и я видел, что моя инициатива не имеет смысла. Я говорил себе, что должен понимать: давнишний друг моей юности теперь стал рейхсканцлером и что его пост, самый высокий из всех государственных постов, создал между нами непреодолимую дистанцию. Те годы, когда я был единственным человеком, которому он посвятил свою дружбу и доверял свои глубоко личные дела, прошли. Поэтому лучше всего мне незаметно удалиться и больше не беспокоить этих высокопоставленных господ, которым, несомненно, нужно было заниматься очень важными делами.

Один из старших адъютантов, которому я отдал мои письма, Альберт Борман через некоторое время возвратился и сказал мне, что рейхсканцлеру немного нездоровится и он сегодня не принимает посетителей, но мне следует прийти завтра в полдень. Затем Борман пригласил меня на минутку присесть, так как он хотел меня о чем-то спросить. Неужели рейхсканцлер и в юности спал допоздна, жалобно спросил адъютант, потому что он никогда не ложится спать раньше полуночи, а потом встает очень поздно утром, тогда как все окружающие его люди, которые должны работать до такого же позднего часа, что и он, обязаны вставать утром ни свет ни заря. Потом он стал жаловаться на вспышки раздражительности Гитлера, которые никто не может погасить, и на его странный режим питания, который был вегетарианским на мучной основе плюс множество фруктовых соков. Он всегда был таким? Я сказал, что да, правда, раньше он любил мясо. После этого я ушел. Альберт Борман был братом рейхслейтера Мартина Бормана.

На следующий день я возвратился в Линц. Весь город вышел на улицы, и чем ближе я подходил к гостинице «Вайнцингер», тем сильнее была давка. Наконец, я протолкался в фойе, где возбуждение и суета были еще более лихорадочными, чем предыдущим вечером. Сегодня был день накануне плебисцита в Австрии. То, что все крупные решения вращались вокруг личности Гитлера, заставляло задуматься. Я не мог бы найти более неблагоприятного времени для нашей с ним встречи после долгой разлуки, чем это. Я стал считать. Мы с ним расстались на вокзале Вестбанхоф в начале июля 1908 года. Сегодня 9 апреля 1938 года. Почти тридцать лет пролегли между той неожиданной разлукой в Вене и сегодняшней встречей, если она состоится, конечно. Тридцать лет. Поколение! А какие революционные изменения принесли с собой эти тридцать лет! У меня не было иллюзий относительно этой встречи с Гитлером. Короткое рукопожатие, быть может, дружеское похлопывание по плечу, несколько теплых слов, сказанных быстро, когда меня будут провожать до дверей, – мне придется довольствоваться этим.

Я уже приготовил несколько слов, но меня беспокоила форма обращения. Едва ли я мог назвать рейхсканцлера Адольфом, и я знал, как его может расстроить любое нарушение протокола. Когда Гитлер внезапно появился из какого-то помещения гостиницы, он сразу же узнал меня, с радостным криком «Это ты, Густл!» сделал знак своей свите отстать и взял меня за руку. Он схватил мою правую руку двумя своими и посмотрел мне в глаза. Его взгляд был таким же ясным и проницательным, как всегда. По его голосу я слышал, что он так же тронут, как и я. Высокопоставленные господа в фойе смотрели друг на друга в изумлении. Никто не знал этого незнакомого человека в гражданской одежде, которого фюрер и рейхсканцлер приветствовал с сердечностью, которой многие позавидовали бы.