Книга Калигула - Игорь Князький

Конечно, супружеская верность Иродиады заслуживает уважения, но не следует сбрасывать со счетов и иные ее соображения: она никак не могла полагаться на великодушие Агриппы. Его «братская забота», каковую, кстати, интригой своей она вполне заслужила, могла быть опаснее ссылки в чужие края.

Из галльской ссылки Ирод Антипа и Иродиада не вернулись. Агриппа же сам отправился в Рим, дабы закрепить свой успех. Гай по-прежнему к нему благоволил, и их дружба все более крепла. И вот однажды Агриппа пригласил Гая на обед. Здесь он достиг, казалось, невозможного: сумел изумить императора роскошью и изысканностью блюд и вин, всевозможными удовольствиями, сопутствующими пиру, невиданными расходами. Гай, восхищенный приемом, изъявил желание вознаградить Агриппу тем, что могло бы сделать его счастье полным. Он полагал, что царь попросит у него новых владений и доходов, но Агриппа немедленно заявил о бескорыстии своей любви к императору. Гай, естественно, стал настаивать, чтобы его друг все же уточнил, какой дар хотел бы получить. Тогда Агриппа сказал о главном:

«Государь, так как ты столь милостиво считаешь меня достойным награды, то я не стану просить тебя ни о чем таком, что имело бы в виду мое обогащение; ведь я благодаря твоему великодушию и без того не беден. Поэтому я попрошу тебя о такой вещи, которая даст тебе славу человека благочестивого, которая побудит Предвечного быть твоим защитником во всех твоих начинаниях и которой я могу стяжать себе добрую память у всех, кто о том узнает: могу ли я рассчитывать на исполнение с твоей стороны моего желания? Прошу тебя, откажись от мысли воздвигнуть твою статую в иудейском храме, как о том ты послал распоряжение Петронию»{322}.

Гай без особых колебаний пошел навстречу своему другу. Петронию было отправлено письмо, в котором были следующие слова:

«Если ты успел уже воздвигнуть мою статую, то пусть она стоит; если же ты не успел еще сделать это, то не заботься дальше о том, но распусти войско и вернись к тому делу, ради которого я тебя первоначально послал. Я не интересуюсь более постановкой статуи и делаю это в угоду Агриппе, человеку, которого я слишком высоко чту, чтобы мог отказать ему в какой-либо просьбе»{323}.

Но, когда письмо Петронию было уже отправлено, Гай получил из Иудеи новые известия, из которых следовало, что иудеи открыто выражают намерение вступить в борьбу с римлянами, бросают вызов римской власти, а значит, богу-императору Гаю Цезарю. Калигула пришел в ярость. Он проявил неслыханное великодушие, а в ответ — наглое непокорство его власти! Тут же Петронию было направлено новое послание. Гай грозил Петронию смертью, если тот не выполнит приказаний, предшествовавших ошибочному проявлению милосердия. А это означало войну. Но здесь в судьбы народов вмешалась сама природа. Грозное письмо Калигулы, после которого кровавая бойня в Иудее становилась неизбежной, из-за бурного моря задержалось на три месяца. Когда же настала благоприятная погода, то из Рима в Антиохию срочно пришло иное известие, скорее всего доставленное по суше и потому опередившее первое послание. Оно извещало Петрония о смерти Гая Цезаря Калигулы. Двадцать семь дней спустя легату наконец-то доставили и грозное послание императора — уже покойного. Война на сей раз не разразилась, и самодурство Гая последствий не имело. Но напряжение между римской властью и иудеями возросло, и три десятилетия спустя большая война в Иудее все же разразилась, но это произошло в правление уже другого императора — Нерона, племянника Гая.

Время правления Калигулы, по счастью для Рима, было достаточно спокойным, без сколько-нибудь заметных катаклизмов. На Востоке, пользовавшемся особой симпатией Гая — память о детских впечатлениях, а также искренняя симпатия к эллинизму, — в ряде областей вместо прямого римского было восстановлено правление местных царьков, Риму во всем покорных. Так, царь Коммагены Антиох, лишенный трона Тиберием, вновь обрел его по милости Гая Цезаря. Ирод Агриппа, напомним, стал царем, получив дополнительно две тетрархии в управление. Три сына фракийского царя Котиса получили царские троны во Фракии, Малой Армении и Понте. А вот в Северной Африке гибель царя Птолемея привела к тому, что его царство было присоединено к Риму. Но здесь войны избежать не удалось. Вольноотпущенник Птолемея, бывший царский управляющий грек Эдемон, поднял вооруженное восстание против римлян, желая отомстить за гибель своего царя и благодетеля. Мятеж начался в 40 году, в следующем году, уже в правление императора Клавдия, полководец Марк Лициний Красс, полный тезка и потомок победителя Спартака, восстание подавил, но сопротивление мавров продолжалось еще около трех лет.

Отсутствие настоящей войны Гай постарался восполнить войной инсценированной, ставшей, наверное, самой оригинальной войной, которую когда-либо вели римляне.

Римская империя была создана ударами меча. Пожалуй, только при царе Нуме Помпилии, преемнике основателя Города Ромула, все сорок три года его правления ворота храма Януса, если верить преданию, были закрыты, что означало мирное время. Божественный Август дважды приказывал закрыть двери храма Януса, дабы подчеркнуть, что он даровал народам Империи Pax Romana — Римский Мир. Но мы помним, что время его правления вовсе не было таким уж мирным, войн и мятежей было предостаточно. Тиберий, многоопытнейший военачальник, проявивший свой полководческий дар в разных концах необъятной Римской державы от Испании до Армении, в Альпийских горах, на равнинах Паннонии и в лесах Германии, лучше кого-либо знал, что такое война и во что она обходится государству. Потому в годы своего правления стремился поддерживать мир на границах державы. За это он совершенно незаслуженно удостоился резких упреков со стороны римских историков. И Тацит, и Светоний сурово упрекали его за отказ от войн и нежелание расширять пределы Империи. Гай, в отличие от Тиберия, с шестнадцати лет поступившего на военную службу и с небольшим перерывом несшего ее сорок лет — до самого принятия высшей власти, военным человеком не был, в войске никогда не служил, военными знаниями если и обладал, то самыми скромными и часто умозрительными. Но римский император обязан воевать. Четвертый цезарь должен был в этом непременно соответствовать первым трем. Ведь предшественники его — гениальный полководец Юлий Цезарь и великий воитель Тиберий; Август, хотя сам и не был полководцем, но с девятнадцати лет участвовал в войнах и, умело подбирая помощников-полководцев, всегда был удачлив. Наконец, Гай — внук славного Друза и сын доблестного Германика, прославивших римское оружие своими победами. Да и сам он «в лагере был рожден, под отцовским оружием вырос» и потому просто обречен был самим своим положением и великим наследием воинской доблести, славных побед и завоеваний возглавить хотя бы одну военную кампанию.

Но, верный себе, «войной и военными делами занялся он только раз, да и то неожиданно»{324}. Однажды ему напомнили, что отряд его телохранителей, состоявший из воинов германского племени батавов (Батавия — территория современной Голландии), нуждается в пополнении. Здесь необходимо пояснить, откуда и почему отряд этот появился. Считается, что еще из рассказов прабабки своей Ливии Гаю было известно, что Августа помимо воинов преторианских когорт охранял специальный отряд телохранителей, состоявший из наемных варваров. Их измены Август не опасался. Когда Гай избавился от префекта претория Макрона, он решил повторить опыт прадеда. Было создано подразделение воинов-германцев из племени батавов. Отряд был сильный, способный не только поддерживать порядок в Риме, но и противостоять преторианцам в случае их мятежа.