Книга Павленков - Владимир Десятерик

Так вышло, что Флорентий Федорович, не дождавшись ответа на свое прежнее послание, в новом письме возражал рецензенту по поводу еще одного содержащегося в обзоре упрека в адрес иллюстративного ряда в пушкинских изданиях. Тут уж В. Е. Якушкин не выдерживает. Получив на второй день после отправки своего письма новое послание Павленкова, он пишет ему резкий ответ с аргументированным разбором допущенных несуразностей в иллюстрациях к пушкинскому тексту. «Вчера утром, — писал В. Е. Якушкин, — отправил Вам ответ на Ваше первое письмо, а затем получил еще Ваше письмо от 1-го мая. Что касается до сущности дела, то есть до вопроса об исправлении пушкинского текста Вашего издания, то я должен Вам повторить то же, что писал вчера; с одной стороны, я, к сожалению, не могу участвовать в этой работе, а, с другой, не могу опять не указать Вам на необходимость для точности текста сверить его по подлинным пушкинским изданиям. Если Вам для Вашего издания и не нужны варианты, то точность основного текста без такой сверки все-таки невозможна. Если таким образом можно, скажем, исправить, ну, десять ошибок, и то очень важно. Согласитесь, что большая разница, читать ли в Е. Онегине “Свидетель падшей славы” или “Свидетель нашей славы”.

В своем подробном разборе новых изданий Пушкина я, говоря о Ваших изданиях, отдаю полнейшую справедливость Вашей издательской энергии, благодаря которой Вы выпустили сочинения Пушкина в таких многочисленных и многообразных изданиях. Вы, несомненно, сделали много и для редакции текста, пригласив известного литератора быть редактором издания, и не Ваша вина, что текст оказался и неточным, и неполным.

В подробном разговоре я, помнится, подробно говорил и о Ваших картинах, — в сокращенном же осталась одна лишь фраза, которая Вам показалась несправедливою и обидною. Признаюсь, несмотря на Ваше возражение, я остаюсь при своем мнении, которое выражено, быть может, несколько резко».

Весьма суровый приговор выносит Якушкин и всем рисункам в издании: «Картинки, приложенные к Вашему изданию и составившие также отдельный альбом, все такого рода, что ни одна из них, — не говорю уже о сравнении с поэзией Пушкина, — ни одна из них не имеет никакого художественного значения. Начать с того, что все они — плохой политипаж; затем на редкой из них нельзя указать на существенные ошибки технического свойства, то есть несоблюдение перспективы, теней и т. д.». Особенно серьезные претензии предъявлялись Якушкиным в связи с противоречием содержания картинок произведениям Пушкина. «Так возьмите хоть первую из них: вместо “чинного” ряда “арапов” изображена какая-то беснующаяся толпа диких уродов, не то китайцев, не то чертенят; по Пушкину, Черномор идет, — на картине его несут и т. д. Возьмите картину 8-ю “Верхом в глуши степей нагих”, а на картине деревня, окруженная деревьями. — На картинке № 11 вместо хрустального гроба представлен каменный, а главное — нет цепей. № 14 полячка должна быть совсем закрыта черною буркою, иначе Будрим не мог спрашивать: “что под буркой такое?” № 28: представлена какая-то лавка древностей, где червонцы валяются на полу, — вместо подвала, где должны быть только в сундуках для червонцев, бережно хранимых; — и т. д., и т. д. — можно бы привести много еще примеров».

Вновь обратившись к художественной стороне рисунков, Якушкин не без иронии спрашивает: «…можно ли нарисовать Карла (№ 8) так, что как будто он скачет на очень тряской лошади и боится упасть?», а «можно ли представить такую неотесанную и старую Татьяну, как видим на № 18?» Или: «отчего Моцарт (№ 29) непохож на Моцарта? Что это за ужасный Дон Жуан, а Донна-Анна в турнюре и кринолине, а вместо статуи Командора поставлены два валенка (№ 30)?.. Как можно вместо Савельича нарисовать какого-то маленького эльфа, летящего выше кустов?»

Но Якушкин просит не обижаться на эти замечания Павленкова: «Картинки (в общем) плохо задуманы, плохо нарисованы, плохо вырезаны».

Но Флорентий Федорович и не думает об обидах. Наоборот, он признателен пушкинисту за столь откровенный отзыв. И вскоре посылает ему очередные выпущенные пушкинские издания. Уже 16 июня 1887 года тот благодарит за пересланное Павленковым ему в деревню новое издание Пушкина и дает несколько конкретных советов: «В основу исправлений Вы кладете издание Литературного фонда. Не помню, писал ли я Вам о двух замеченных мною у Морозова пропусках: 1) песня о С. Разине под 1825 г. и 2) приписка в последнем письме Нащокину — см. II и VII тома Комаровского издания».

Павленков немедленно реагирует на пожелание, содержащееся в письме В. Е. Якушкина. 12 июля 1887 года он запрашивает библиографа и историка литературы П. А. Ефремова: «Мне очень понадобились те первые два тома Пушкина, на которых у меня сделаны отметки. Будьте добры, пришлите их мне с подателем этой записки: он зайдет к Вам в назначенный Вами час. Когда я могу повидаться с Вами лично, чтобы снова переговорить о некоторых предполагаемых поправках в новом издании Пушкина, а также о рисунках? Не выберите ли Вы коллекцию из 24 портретов Пушкина для моего нового издания, как я Вам говорил прошлый раз?»

Много лет спустя друг и в значительной степени восприемник идей Павленкова Н. А. Рубакин в своих размышлениях о сильных и слабых сторонах личностей русских интеллигентов оставил очень важное замечание относительно того, каким работником был идейный издатель, приверженец Писарева. «Никаким трудом он никогда не брезговал, а поручать его другим не любил, — писал Рубакин. — И зато был всегда в своем деле настоящим и полным хозяином — руководителем и внутренней и внешней стороны его. Он входил в самую суть всякой книги, которую выбирал для своего издательства… При этом был всегда строг и деловит. И этим доказал всему свету, что может ведь и интеллигент создавать дело практическое, да и вести его практически, а в коммерческом отношении щепетильно-честно».

Работа Павленкова над изданиями пушкинских произведений как нельзя ярче подтверждает справедливость рубакинского наблюдения. Интеллигентность издателя проявлялась не в бесконечных рассуждениях о работе, деятельности, а была направлена на то, чтобы эта работа выполнялась качественно, без малейших изъянов, чтобы она лучше служила народу.

«Принимаетесь ли за третье издание Пушкина?» — спрашивал Павленкова писатель П. В. Засодимский 6 июня 1887 года. И ответ на этот вопрос мог быть только один: издаю. В 1891 году Павленков выпускал уже четвертое издание сочинений А. С. Пушкина.

В материалах Общества любителей российской словесности за 1887 год, связанных с чествованием памяти А. С. Пушкина в пятидесятую годовщину со дня смерти поэта, сохранились черновики переписки с Ф. Ф. Павленковым.

Когда Флорентий Федорович узнал, что Общество любителей российской словесности решило устроить в Московском университете выставку пушкинских изданий, приуроченных к этой дате, он посылает туда свой запрос, в котором, в частности, выражает беспокойство: а не опоздает ли он представить для готовящейся экспозиции собрание сочинений А. С. Пушкина, выпущенное его издательством? Из Общества любителей российской словесности ему сообщили: «Милостивый государь Флорентий Федорович, в ответ на почтенное письмо Ваше спешу Вас уведомить в двух словах: не опоздаете, присылайте 31 января».