Книга На острие меча - Богдан Сушинский

— Будь я чуточку наивнее, я бы, конечно, заставила тебя более подробно остановиться на этой особе. Но сейчас, в нашем положении… стоит ли?

— Подробностей все равно не последовало бы.

— Если помнишь, я начала со стадии своей наивности. Поэтому вернемся к француженкам. Значит, у тебя даже нет повода для воспоминаний о Франции?

— Ну, повод обычно находится.

— Ты же понимаешь, что я имею в виду.

— Пытаюсь понять.

— Вот почему ты так смело заявляешь, что отныне знаешь, как ласкают француженки. Вынуждена тебя огорчить: до «ласки француженки» мы с тобой еще не дошли.

— Что значит «не дошли»? Разве?

— Нет-нет… — шаловливо покачала она головой.

— Почему?

— Очень благоразумный вопрос. Еще благоразумнее — заставить отвечать на него женщину.

— Простите, графиня, просто я…

— Нельзя же все в первую ночь.

— Значит, «ласки француженки» — это еще?…

— Это еще-еще… — мечтательно вздохнула она. — Счастливый вы человек, Одар-Гяур: сколько вам еще предстоит познавать нового в этом мире!

17

На следующее утро полк драгун был поднят по тревоге. Примчавшийся вечером гонец из Ямполя сообщил, что степные казацкие дозоры уже имели стычки с авангардными чамбулами крымских татар, идущих по левому берегу Тилигула.

Судя по тому, какая масса татарской конницы выступила в поход и как, не очень-то скрываясь и не разбиваясь в степи на мелкие отряды, она продвигается, опытные казацкие разведчики сразу определили: на сей раз грабежом степных хуторов, и казачьих зимовников, да разбросанных по берегам Савранки и Кодымы сел — явно не обойдется. Разве впервой орде подходить к стенам Каменца, Меджибожа и Львова, углубляться в земли Белой Руси и даже в пограничье самой Литвы?

Нынешний поход крымчаков как раз и мог оказаться одним из таких длительных рейдов, тем более что несколько дней назад другие гонцы принесли еще одну черную весть: на левобережье Днестра появились разъезды буджацких татар. Крымчаки и буджацкие ногайцы особой привязанности друг к другу никогда не испытывали. Но паши турецкого султана бдительно следили, чтобы раздоры этих двух стай не доходили до крупных стычек или войн, напоминая, что обе орды являются подданными одного султана, а значит, оружие свое должны обращать против неверных, выступая против них сообща.

Вот почему сотни Гяура снова уходили на юг, к тем местам, где еще недавно они сражались с отрядом Бохадур-бея. И князь даже подумал: уж не суждено ли ему судьбой и второе крещение, теперь уже настоящей битвой с татарами, принять в той же долине, где они с Сирко разбили банду кайсаков?

Весть о нашествии орды успела разнестись по местечкам и селам, словно предостережение о чуме, и интенданты полка, имея на то разрешение польских властей, без особых трудностей добывали и продовольствие для воинов, и корм для лошадей, а главное, повозки.

Кстати, повозок Гяур приказал раздобыть значительно больше, чем обычно требовалось полку, и даже для интендантов оставалось загадкой: зачем полковнику вдруг понадобился такой огромный обоз. Другие полки, особенно польских гусар и улан, наоборот, старались всячески уменьшить его, а все ездовое братство держали подальше от себя, где-то в тылу, чтобы, в случае стычек с татарами, обоз оставался в ближайшем селе или на хуторе.

Схватиться с татарами в долине, в которой они когда-то сражались с кайсаками, драгунам не пришлось. Но все же основной лагерь Гяур приказал разбить именно там, на берегу реки, у руин мельницы. Пока ставили шатры, князь, вместе с Хозаром и Уличем, побывал на могиле своих воинов; тех, первых из его отряда, которые, после многих боевых стычек и битв на чужбине, погибли на земле своих предков.

— Когда станем разводить костры, — сказал он Хозару, в молчании постояв несколько минут над могилой, — один из них зажгите здесь, в честь спасителя земли нашей бога Огня-Сварожича. Пусть души воинов-русичей очистятся на его огне а заодно и побудут вместе с нами.

— О-дар!

Прежде чем опять вернуться к воинам, князь побывал у того камня с крестом, где они познакомились с графиней де Ляфер. Схватка Хозара с Бохадур-беем; нож, извлеченный Дианой из его подкольчужной кожи, белокурые локоны графини…

Ведь прошло совсем немного времени, а все это уже было похоже на романтическую фантазию юнца, мечтавшего о невероятных приключениях. Но как же свежи и контрастны были эти воспоминания, какие чувства они возбуждали!

Достав кинжал, Гяур очистил от засохшей пыли и мха высеченный в камне крест и потом еще постоял возле него, склонив голову. Словно таким вот образом поминал свою первую любовь.

— Вблизи татар нет, — появился у его шатра Мамлюк. — Мои воины встретили двух гусар, посланных каким-то польским полковником с донесением в Ямполь. Они говорят, что, когда выезжали из поместья, в котором отдыхал полк, татары находились в двух переходах от них. А теперь уже, очевидно, остановились на ночлег в дневном переходе.

— Ночью они разве не передвигаются?

— Обычно нет. И не располагаются лагерем вблизи местечек или даже сел, на которые собираются нападать.

— Ты послал своих мамлюков к кузнецам?

— С тремя повозками и стволами акаций.

— К утру стальные ловушки должны быть в лагере. Пусть работают всю ночь, причем все, кто умеет держать в руках молот.

— О-дар!

Поужинав, Гяур остался сидеть у своего костра. В глубине души он действительно все больше и больше становился огнепоклонником. Возможно, это в нем возрождался зов предков.

«О да — этот неистребимый зов предков…»

18

К вечеру полк Ивана Сирко достиг последней холмистой гряды Подольской возвышенности и остановился. Дальше, за южным берегом речушки, простиралась огромная степь. Ровная, покрытая полегшей рыжей травой и островками терновника, она уже казалась воинам чужой землей, ступать на которую можно лишь решаясь в поход против орды.

На глазах казаков арьергардный чамбул татар поспешно преодолел речушку, и в сухую траву полетели факелы. Обезопасив себя от погони стеной огня, ордынцы сбавили темп и, давая лошадям возможность отдохнуть, рассеялись по степи. Лишь небольшие группы татар делали вид, что возвращаются. Они достигали границ медленно расползавшегося огня — ветер дул со стороны моря и сдерживал его — и обстреливали казаков, не обращая внимания на то, что стрелы уже не долетают; подбрасывали вверх и на ходу ловили косматые овечьи шапки и с криком, гиканьем уносились вслед за медленно отходящим чамбулом.

Поход оказался неудачным, и эти вызовы казакам были не более чем мелочной местью воинов, вынужденных возвращаться к Перекопу ни с чем. Холмы и леса остались позади, а в степи татары чувствовали себя увереннее. Последняя подольская речушка Кодыма казалась им границей, перейдя которую, пребывают в полной безопасности. Однако переходили они этот Рубикон, твердо зная, что пройдет немного времени, и снова нужно будет рыскать между холмами, снова идти вглубь Подолии, ибо там и только там могли найти золото и другую достойную воина-ордынца добычу.