Книга Путешествие Жана Соважа в Московию в 1586 году. Открытие Арктики французами в XVI веке - Бруно Виане

Я, князь Дмитрий Петрович Пожарский [Knés Demtri Pétronitsk Posarcovi], воевода всемогущего императора,

Тебе, послу всемогущего монарха Людовика Тринадцатого Бурбона, Божией милостью христианнейшего короля Франции и Наварры, посылаю привет. Ты прислал ко мне слугу своего Этьена, с твоими письмами, из которых я узнал, что ты прислан от лица всемогущего христианнейшего короля к императору, чтобы вести переговоры о множестве важнейших для России и Франции дел, и ты прибыл в город Дерпт[414] в Ливонии. С великой поспешностью отсылаю к тебе обратно твоего слугу Этьена, чтобы, когда он прибудет к тебе, ты знал, что ты можешь въехать во владения его императорского величества, в его провинцию Псков, когда ты пожелаешь, а оттуда продолжить свой путь по всей его державе, не только сам, но и сопровождающие тебя дворяне твоего короля, и все их слуги; все пути тебе будут открыты, и никто не будет тебя задерживать.

Писано во Пскове, в год от Сотворения мира семь тысяч сто тридцать восьмой, в двадцать четвертый день сентября.

(Это год от Рождества Христова тысяча шестьсот двадцать девятый.)

Русский историк XIX века Сергей Соловьев описал прибытие французского посла[415].

По царскому указу новгородский воевода[416] послал навстречу к нему пристава Окунева с лошадью. Пристав хотел ехать по правую сторону посла, но тот с левой стороны не поехал и не трогался с того места, где встреча была; пристав ему говорил, что у государя бывают турские, персидские, немецкие и другие послы и по левую сторону ездят; француз отвечал, что Турция, Персия, Крым – земли не христианские, а его король христианский и потому ему по левую сторону не ехать, у него о том от короля приказ. Пристав ему говорил: для чего он об этом прежде не объявил до въезда в землю государеву? Посол отвечал, что он русского обычая не знает, потому и не писал, и хотел ехать назад в Юрьев Ливонский, с той лошади сошел, которую прислал ему воевода, подводу, на которой ехал, покинул, стал в телегах да и говорит, что ему учинен позор и он за свой позор смерть примет. Ему говорили, что из государевой земли без государева указа его не отпустят; он отвечал: «Если меня назад и не отпустят, то я буду стоять, корм и питье стану покупать на свои деньги, а с левой стороны не поеду», и стоял до вечера. Наконец француз придумал средство: пусть едут два пристава: один – по левую, а другой – по правую сторону, а он – в середине; Окунев, посоветовавшись с псковским архиепископом, согласился, сам ехал по правую сторону посла, а по левую ехал один сын боярский в виде пристава. Окунев доносил, что французы, едучи дорогою, государевым людям чинили насильства и обиды, посол их не унимал, а пристава не слушались.

Приехавши в Москву, посол бил челом, чтоб государь велел ему давать вина французского да рейнского, а что им идет государева жалованья, питья и они к тому питью не привычны, да бил челом еще об уксусе. Вина и уксусу дали. Потом он стал требовать, чтоб на представлении государю ему быть при сабле, и Кондырев пред его королем был в сабле; чтоб, изговоря царского величества титул, речь говорить ему в шляпе; наконец, чтоб дали ему возок. Во всем этом отказали. В ответе бояре прежде всего начали говорить, что титул царский в королевской грамоте не сполна написан. Посол отвечал: «У государя моего в государстве повелось изначала, что он ко всем великим государям в грамотах своих имен и титулов не пишет, также и своего королевского имени и титула не пишет, и новостей вводить нельзя». Бояре сказали: «Отчего же с Кондыревым прислана грамота и в ней царское именованье написано сполна?» Посол отвечал, что король велел это сделать по просьбе Кондырева: «Если так писать, как государев титул говорят, то в титуле написаны многие места, всего нам и не упомнить»[417]. Бояре говорили, что до сих пор такого образца не бывало ни от которых государей. Посол отвечал: «Если угодно, то государь его вперед царское именование и титул велит описывать, в том он клянется именем Божиим и королевскою головою».

Де Бризасье сообщает, что дипломат был очень раздражен, потому что, согласно обычаю, до этой первой аудиенции ни с кем не мог встретиться[418].

Господин посол сказал мне, что на этой встрече он громко жаловался на то, как с ним обращались по дороге: его заставляли плыть по рекам, чтобы не впускать его в города, и даже в самом городе Москве с ним обращались как с рабом, запрещая кому бы то ни было разговаривать с ним и с его людьми, что у его дверей стоял караул, не позволявший никому выходить, и что в течение недели после его приезда ему отказывали в самом необходимом, даже в чистке его белья. Он заявил, что не привык, чтобы с ним так обращались, что такого не было ни в одном углу света, где он был послом своего господина короля. Канцлер, человек грубый и малоумный, отвечал, что таков обычай и что цель его путешествия была неизвестна. Другие приставы, более изобретательные, сказали, что это было ради его же блага; что поскольку дома деревянные, надо следить, чтобы какой-нибудь злой человек не поджег их, или, если дом загорится от неосторожности, чтобы кто-нибудь не ограбил его, и что великий герцог так делал, потому что хотел оказать послам больше чести. Господин посол ответил, что очень рад узнать, что так с ним обращаются, чтобы оказать ему честь, но подобная честь переносится с трудом; все это было записано и они сказали, что вновь сообщат об этом великому герцогу.

После того как эти формальности закончились, Луи Деэ перешел к цели своей миссии, которая в первую очередь была торговой, а также могла вызвать неудобство у австрийцев и поляков. Он сказал несколько слов о выгодах франко-русского союза[419].

«Его царское величество – глава и вождь стран Востока и греческой религии; Людовик, король Франции – глава и вождь полуденных стран; когда царь и французский король установят меж собой добрую дружбу и полное согласие, у враждебных им государей много силы убудет. Римский император[420] и король Польши объединились: отчего бы царю и королю Франции не стать друзьями и не объединиться в тесном союзе против своих недругов?[421] Король Франции друг турецкому султану; теперь, зная, что и его царское величество в дружбе с турецким султаном и возглавляет греческую православную религию, король повелел своим послам в Константинополе, чтобы они во всех делах помогали находящимся там русским и грекам. Такие великие государи, как король Франции и его царское величество, повсюду пользуются великой славой; нет на свете других столь великих и могущественных государей, ибо все их подданные покорны им во всем, в отличие от англичан и брабантцев[422], которые действуют лишь по своему капризу. Они-то и покупают задешево в Испании товары, которые потом продают русским по высокой цене. А французы готовы русским все продавать дешево.