Книга Изгнанница Ойкумены - Генри Лайон Олди

Из боковой улочки внезапно раздались такие вопли, что перекрыли даже какофонию взбесившейся площади. Порыв ветра отдернул дымную занавесь, и Регина увидела: по улице во весь опор несся голый по пояс дикарь. Пешие солдаты шарахались от него, прижимаясь к стенам домов. Дикарь лупцевал их нагайкой, визжа хуже импульсника. Следом за ним, хлеща плетьми направо и налево, мчалась дюжина верховых.

Доктор ван Фрассен и предположить не могла, что Кейрин-хан бывает таким. Воины расступались, освобождая путь Защитнику Народа – похоже, его боялись куда больше, чем ада, разверзшегося волей Скунса. Сам Скунс все понял правильно: прекратив стрельбу, он сменил батарею в «Шершне» и замер на крыльце. Хан ларгитасца проигнорировал. Он бросил взмыленного коня к шаху, птицей слетел на землю и склонил голову перед царственным мальчишкой.

Защитник Народа молчал.

Молчание его заливало площадь – так масло укрощает буйство волн. Вокруг, как по мановению руки, начал восстанавливаться порядок. Раненых уносили прочь; всадники возвращались в строй, выравнивали ряды. А хан все молчал. Наконец он протянул руку, извлек из седельной сумки футляр, золотом сверкнувший на солнце, и с почтением слуги вложил футляр в руку правителя.

«Осторожно, владыка мира, – без флейты услышала, без переводчика догадалась Регина. – Это последние. Запасных у меня нет. И взять неоткуда, если судить по происходящему…»

Шах водрузил новые окуляры на нос и с минуту озирался, став похож на затравленного волчонка. Дождавшись, пока взгляд Хеширута остановится на нем, Кейрин-хан что-то спросил. Шах помедлил и с заметным усилием кивнул. Защитник Народа воздел руки к небу – всадники, на ходу перестраиваясь в колонну по три, начали покидать площадь. Хан же направился к посольству, так и не озаботившись прикрыть наготу.

«Скунс – солдат. Кейрин не станет разговаривать с солдатом…»

Ноги уже несли Регину к лестнице. Фрида не отставала, но и вперед не вырывалась. Чуяла: сейчас не время для игр. В холле их ждала госпожа Клауберг. На плече Матильды висел импульсник со снайперским прицелом. Женщины и химера вышли из дверей навстречу Кейрин-хану, когда тот поднялся на верхнюю ступеньку лестницы.

– Я очень сожалеть, – сказал хан. – Очень, да.

IV

Ночь ворочалась над Шадруваном.

Огни факелов жгли брюхо ночи. Никогда еще во тьме не горело столько света. По улицам и переулкам скакали всадники. Надрывались глашатаи. Тех, кто охрип, сменяли голосистые, свежие крикуны. Визжали, горяча коней, бешеные зенд-фили – соплеменники Кейрин-хана, эти головорезы не знали иной власти, кроме обожаемого Вакиль-ё-Райя. Вели им Защитник Народа атаковать преисподнюю в конном строю – ринулись бы без сомнений, рубя дьяволов кривыми саблями. Впервые зенд-фили вошли – влетели! ворвались! – в столицу, вместо того, чтобы встать табором под ее стенами.

Это пугало горожан до икоты.

– Небо! – неслось над домами. – Небо упало на землю!

Заслышав клич, шадруванцы, объятые страхом, превращались в деловитых муравьев. Не тратя времени на пустые сборы, они без колебаний бросали имущество, нажитое годами, беря главное, то, без чего нельзя – детей и оружие; и покидали жилища, ручейками утекая за Скорлупу, размеченную линией костров. Трудно сказать, что руководило ими в первую очередь – дисциплина или боязнь вызвать непослушанием гнев Кейрин-хана. Но знать, вспомнив военный опыт, проворно седлала коней. Ремесленники собирались под стяги цехов, купцы – под флажки гильдий. Все уходили организованными группами. Стариков везли на телегах. Поэтов и скульпторов, художников и музыкантов гнали пинками – безалаберность этой братии вошла в поговорку.

Шадруван кипел; варево шибало через край, покидая котел.

– Небо упало на землю!

Эвакуация началась вечером. Первой, без шума и суматохи, велев глашатаям придержать языки, за Скорлупу ушла армия. Все полки, квартировавшие в стенах города – кроме отборных частей, на которые возлагалась особая, ночная задача: гнать население. Личная охрана вывезла из дворца его величество Хеширута – с гаремом и родней, поварами и хлебодарами, советниками и слугами. В дома семейств, чьи родословные уходили корнями в седую древность, скользнули гонцы-невидимки – и дома опустели. Кейрин-хан ежеминутно получал донесения от верных людей, приказывал грамотею-канцеляристу свериться с каким-то списком, длинным, как размотанный тюрбан, и с удовлетворением кивал: дело шло без проволочек.

Когда список иссяк, настал черед глашатаев:

«Небо! На землю!»

– Сукин сын, – сказал Николас Зоммерфельд, имея в виду хана. Голос посла звенел восхищением, свойственным профессионалу при виде действий другого профессионала. – Я горжусь знакомством с этим человеком! Он подготовил эвакуацию заранее. Ты посмотри, они же действуют по плану! Все расписано, каждый знает свое место. Ни малейшей паники…

Ника вернули в посольство сразу после бездарного штурма. Не слишком целого, не вполне невредимого – рот всмятку, зубов недостача, левый глаз заплыл. Трещина в ребре заставляла Ника охать едва ли не при каждом вдохе. Ерунда, отмахнулся господин посол, когда его собрались лечить. Пустая трата времени. Бомбе все равно, сколько у меня зубов. Отстаньте и угомонитесь.

Отстали и угомонились.

– Зачем? – спросила Регина.

– Что – зачем?

– Зачем он готовил эвакуацию?

– На случай партизанской войны с нами. На случай нашей оккупации Шадрувана. На случай вторжения из космоса. Ты же слышишь: небо упало на землю! Четкий, ясный сигнал. Он и мушкеты с аркебузами от нас прятал. С самого начала, с первых дней контакта. Тайное, значит, оружие, на черный день. Нет, каков молодец! Хитрая бестия…

Хитрой бестии, когда посол Зоммерфельд явился на аудиенцию к шаху – умолять эвакуировать население – не было во дворце, да и вообще в стенах города. Кейрин-хан гостил у родичей, выше по реке. К счастью, как только его взбалмошное величество приказал арестовать посла по обвинению в измене, кому-то из придворных пришла в голову здравая мысль отправить к хану гонца.

Гонец загнал коня, но успел вовремя. Сейчас ему набивали рот золотыми монетами – в третий раз. Гонец выплевывал награду на поднос и радовался тому, как растет сверкающая груда. Сановнику, подстрекавшему шаха на военные подвиги, тоже залили рот золотом – расплавленным.

– Всех ему, конечно, не вывезти. Так он и не намерен – всех. Только самых важных, самых нужных; тех, без кого нельзя…

– Почему не всех?

– Останутся больные. Останутся дряхлые. Останутся лекари, не бросившие лежачих пациентов, и сыновья, не бросившие престарелых родителей. Останутся калеки. Останутся сомневающиеся. Останутся скупердяи. Этих будет больше всего. Упадет небо или нет, на то воля Господа Миров. А стены есть стены, мебель есть мебель; посуда, скот, сундуки с добром… Останутся мародеры. Кто-то захочет поживиться даже в аду, стаканом кипятка. Останутся любопытные. Идиотов везде хватает.