Книга Ярцагумбу - Алла Татарикова-Карпенко

Желание спасти свою жизнь естественно. Долго мытаришься в поисках исцелений, панацей, чудес, пока не придешь к осознанию бесполезности борьбы с судьбой. Тогда вдруг, как озарение, является покой. Ясность. Ты не сдался, не испугался, не опустил руки, но узрел необходимость. Сумел принять. Примирился. Тогда ты вновь едешь к Синему камню, вновь ложишься, обнимаешь его теперь уже летние теплые бока среди подвытоптанной людскими ногами травы и благодаришь за открывшуюся тайну, колодец без дна. За прозрачную бездну, данную навсегда.

18 (продолжение).

После того как мы прибыли VIP-классом в Паттайю, Старик пролежал в постели три дня, не позволяя раздергивать плотные шторы, только чуть впуская солнце, и часто, но ненадолго, включая кондиционер. Я не уходила в свой рум, стелила себе на ночь в гостиной его просторных апартаментов, боясь оставить его без присмотра, чувствуя тяжесть его дыхания даже сквозь сны, в темноте которых опять гуляли верблюды и фламинго, мельтешили ночные крылья, крутились дервиши, вонзались в пухлое небо звезды, вкруг величавой царицы плыли лица бесполых существ и всех остальных, таких знакомых и давно уже близких.

На четвертые сутки Старик почувствовал себя лучше, ночевать отправил меня на мой этаж, утром позвонил и попросил сварить кофе.

Я бросила в кофемолку горсть душистых и жирных зерен, прожужжала их с минуту, пересыпала кофе в турецкую медную, всю в яркой росписи джезву, видимо, оставшуюся здесь от предыдущих постояльцев, сдобрила щепотью соли, смешанной с перцами, корицей и лимонной сушеной травой, залила холодной водой из бутыли. На черном стеклянном кружке плиты джезва пошептала и утихла. Плотной аппетитной пеной поднялась шапочка над узким горлом, расцвела черными жемчужинами пузырьков.

Мы выпили по чашке кофе без сахара, я переняла у Старика эту привычку, научившись наслаждаться оттенками вкуса, не испорченного сладостью, и спустились на лифте в утреннюю жару. У входа в кондо из большого короба убого темнела синтетическая рождественская елка, остаток прошедшего праздника, давно освобожденная от шаров и звезд благодаря стараниям просвещенного камбоджийца Б о. Заготовленные хозяйкой игрушки и гирлянда разноцветных лампочек торчали из коробки с тайским шрифтом.

– Всё для постояльцев… Представляешь, Сандра, если бы где-нибудь в Европе staff на пороге отеля для азиатов обливались водой в апреле, в честь тайского Нового года?

Мы двинулись в сторону пляжа, до которого рукой подать, только пересечь улицу. Я поддерживала Старого под левый локоть.

– Будешь плавать? – Старый наклонил голову, улыбнулся чуть сверху и задержал взгляд на моих глазах. Через его плечо, слегка повернутое ко мне, я увидела молодое смуглое лицо под красным блестящим шлемом и скорость, с которой оно надвигалось на нас. Скутер мчался справа, как положено в Тайе. Я сделала малый шаг назад, на тротуар с проезжей части. Я отступила. Старый остался на месте. Я отпустила локоть. Лицо под шлемом кратко отклонилось от предначертанной траектории, которая через секунду выровнялась, оставив позади лежащее на горячем асфальте, в полушаге от тротуара сухое старческое тело.

И я почувствовал, как девять совершенных в своей округлости чатр над моей головой, каждая, состоящая из девяти усыпанных колокольцами зонтиков друг над другом, позванивая и сверкая, ввинчиваются в небеса, обретая образ спирали, сотворенной из нимбов, из единого нимба, стремительно вкрученного пружиной в вечность. Я увидел нескончаемую вереницу Будд с пустыми выпуклостями не обремененных мыслью глаз, ибо познавшему всё не о чем размышлять.

И еще сотню раз Сандра отступила на шаг. Еще сотню или тысячу раз она чуть согнула колено, нога сделала легкое движение назад, носок ее сабо тронул замаранный липким фруктовым соком тротуар, тяжесть тела переместилась, приподнялась вторая нога, пальцы правой руки отпустили локоть старика. И сотню или тысячу раз Старик остался на своем месте, не двинулся, лишь проследил улыбчивым взглядом за ее глазами, несущими в себе решительный холод и прощание. И в его взгляде возникло ответное прощание, и прощение, и благодарность. Сотню или тысячу раз. Всякий раз это было бы точно так же.

Сандра наклонилась над Стариком совсем низко, приникла к груди, слушая замедляющее ход сердце. Прижалась губами к еще теплой коже. Эта физическая субстанция, отслужившая и ненужная, еще удерживала энергию.

Розовые фламинго, полоща тяжкими крыльями, заполнили воздух, опуская тела к земле, накренили тиары понтифики, двинулись во вращении против направления солнца дервиши, ввинчивая в воздух белые свои широкие юбки; тысячи ликов Будды, тысячи его застывших золотых улыбок и клубы лепестков, собранных ветром с отцветающих дерев, приблизились и поплыли вместе с ними в густом воздухе Паттайи; брызнуло в малых взрывах стекло – разорвался пар в ретортах знатоков; погасли костры еретиков под ураганным космическим выдохом; единовременно пробудились и зазвучали внятным хором все ангельские языки, открытые королевским магом; жирафы с детенышами и белые буйволы, ведомые водой, по колена в лотосах, крупные желтоклювые и маленькие синие птицы перелились из реального бытия в зримое, но не осязаемое пространство времени. Потекло и загустело их движение, их жизненные теплые силы разлились в вечере, вместе с грозовыми раскатами и мерцанием близких звезд. Луноликие лаосские принцессы, водруженные слугами на узорчатые спины слонов, защищенные от медного солнца расписными широкими зонтами, мерно качнулись в такт слоновьего шага. Монгольские и бурятсие жены с прическами в виде рогов, усыпанных кораллами и бирюзой, в звоне серебряных колокольцев засеменили к коням. Полуголые укротители африканских львов запалили факелы и, управляя ногой веслом, поплыли по зеленому стеклу озера Ингле ловцы заходящего солнца. Среды, все до одной, поделились на два дня восьмидневной недели, и воскресный ветер опять принес запах курупит. Прошелестели ливни в джунглях и где-то далеко стекли мышьяковыми водами в отравленную горькую землю, ушли в сторону океана, распластанного вдоль негасимого горизонта. Ни Царицы, ни Красильщика, ни Матери с сыном, ни Элзы и Дана, ни Мальчика, ни Тины и Роберта, ни даже Мадам с Одалиской – никого из ожидаемых Сандрой не было. Жизнь придвинулась и отстранилась, оставляя простор для болезненного и неотвратимого волшебства.

Ничего не надо было делать. Ничего не следовало искать опытным путем. Попусту, бессмысленно убивали время в лабораториях в надежде на откровение тамплиеры и иллюминаты, масоны и розенкрейцеры. Зря. Всё зря. Секрет Гермеса Трисмегиста не был разгадан. Только Леонардо понимал всю тщетность, всю безответную глубину, непостижность тайны, скрытой от человека. От человека нормального. Даже самого мудрого, но нормального, созданного Богом.

Следовало возникнуть гибриду. Гибрид обретет любовь. Вне сексуальности. Выше нее. Эта любовь, ее материальное воплощение – третья личность – в смерти своей и станет окончательно преобразующей тканью.

Сандра оставила тело Старика. Голова кружилась. В скрученность двойного сознания вплетался еще один жгут, крепкий, самовластный, способный поработить. Сандра не сопротивлялась, пусть свершается то, что было предписано изначально. Пришлось встать, закрыть глаза и справиться с внезапной слабостью.