Книга Гавань разбитых ракушек - Ника Муратова

— Что — Пашка?

— Ребенок его. Но я тогда не знал об их связи. Да и переспали-то они назло. Мне, тебе, не знаю еще кому. По крайней мере никому из них этот ребенок оказался не нужен.

— А как же тест? Совпадение генов?

— Потому и совпадение. У братьев набор генов тоже во многом совпадает. Заключение ДНК-анализа может стопроцентно исключить отцовство и предположить высокую вероятность выявленного отцовства. Но заключение содержит ключевую фразу — никто из близких родственников не должен был входить в число «подозреваемых». В таком случае расчет велся бы по другому алгоритму. Понимаешь?

— Начинаю.

Она отвернулась. Смесь эмоций захлестнула ее. Она отчаянно кусала губы и вжала пальцы в песок. Как же это… Как же так? Неужели она такая идиотка?

— И когда ты узнал?

— Довольно быстро. Мне стало жутко любопытно, что за глупую шутку со мной сыграли. Какие только мысли в голову не лезли. Но нашел. Пашка, любимый братец, сам и проговорился. Кстати, он потом получил твое место в «Здоровом поколении».

Она усмехнулась. Можно даже угадать, как он получил работу. Сдал ее и сам сыграл тем же конем. Теперь ясно, почему уход Ольги так тщательно провоцировался.

— Почему же ты мне не сказал тогда?

— Обозлился. За то, что не поверила мне. Что сразу же отвергла, предала… Я так это видел. Злился страшно. Думал, раз не нужен, значит, не нужен. А потом захотел увидеть. Сделать это было несложно, ведь я работал на этот регион, вербовал людей, подбирал штаты. Тебя вот… подобрал. Правда, тебя не планировали так быстро посылать, но события спровоцировали действия. Да и я ручался, что ты готова и что ты там нужна. Туда после Нестора не планировали никого, думали, Лара сама справится. Но мы настояли на твоей позиции.

— Значит, ты тогда уже предполагал, что Лара…

— Да. Это оказалось не так уж легко. Мы вычислили ее звонки, о которых ты мне рассказывала, потом место ее работы. Не так уж много женщин-врачей с русским дипломом в Гамбии.

Вычислил. Все вычислил. Он умный. А она — идиотка. Она ничего не могла вычислить. Она верила всему, что ей говорили, и жила, как слепой котенок. Верила в Ларины россказни, вместо того чтобы набраться храбрости и увидеть, что стоит за ее словами. Верила Динаре. Хотя, казалось бы, уж ей надо верить в последнюю очередь. А ведь верила. И только маме не верила. В ее любовь не верила. Только в ее грехи. В это — с легкостью. Целый год бок о бок с ней жила ненависть. Не достаточно ли она на нее насмотрелась? Хочет ли тоже жить в таком аду? Истории-перевертыши. Она должна была увидеть в них обратную сторону. Но чуткости не хватило. Как и не хватило для Дениса. В плохое так просто верить! Обижаться и жалеть себя — проще не бывает. Комфортно и легко. Придумать множество веских причин, чтобы сбежать от себя самой.

Отвернулась. Прислонилась спиной к его прохладной спине.

— Кто родился?

— Никто.

— То есть?

— Выкидыш. Или аборт. Не знаю.

— Жаль.

«Жаль» относилось к такому множеству вещей на самом деле, что они оба замолчали. Любое следующее слово будет началом нового витка.

— Пора двигаться, — сказал он.

Ольга кивнула. Пора.

* * *

Я — река. Я — сладкая вода мудрой реки. Я огибаю горы и извиваюсь в долине, я разбиваюсь на мелкие реки в густом лесу и вновь сливаюсь в единую широкую водную гладь. Я ласкаю руки уставшим женщинам и возвращаю им силу. Я целую лепестки цветов, брошенных одинокими девушками в воду, и ветер несет их на губы будущих женихов, завораживая магическим ароматом. Я отражаюсь в зеркалах на алтаре у берегов моих, я вкушаю сладость меда, поднесенного бесплодными женщинами, и в чреве просительниц зарождается новая жизнь. И я знаю, что чрево — это лишь место, гнездо, где ребенок получает жизнь. А потом его судьба зависит не всегда от тех, кто его породил. Зависит от тех, кто его растил.

Та, которая меня вырастила, доживала свои последние годы и очень устала от жизни. Я тогда не знала этого, я думала, это я такая беспокойная, что выпила из нее все соки. Наверное, она тоже это иногда говорила, а я верила. Но она любила меня. Мы были разные, во всем, до последней мелочи. Она любила порядок во всем, я его ненавидела со времен казенных домов. Она считала, что люди заслуживают любви, я думала, что они не сделали мне ничего, чтобы доказать правоту ее слов. Она думала, я сильная. Я плакала по ночам в подушку, чтобы не разбудить ее. Она грозилась отдать меня в интернат, когда я не слушалась ни единого ее совета, я запиралась в ванной и голодала. Так мы и жили. И все же она меня любила. И она была честна со мной. Она дала мне право самой решать, что мне делать со своей жизнью, и право знать, кто есть кто. Она не скрывала, что будет трудно, но никогда не отказывала в поддержке. Я падала, она меня поднимала. Я страдала от насмешек сверстников, она говорила, что все пройдет. И все проходило. Год, другой, и глупые мальчишки и девчонки находили иной объект для насмешек, оставив меня в покое. Пара разбитых носов и лучшие результаты в классе, и тебя уважают и побаиваются.

Я бы хотела помнить, что я была красивым ребенком, прелестной девочкой и любимицей. Но это было не так. Может, я и была красивой, но красоту черного утенка не оценишь, поместив его среди белых лебедей. Я была другая, и тогда для меня это означало только одно — уродство. Я ненавидела свою кожу, свои губы, нос, волосы. Я стягивала волосы так туго, что они казались гладкими. И ничего не помогало. Я все равно была другая. А потом что-то случилось, что-то переломилось, и мне стало все равно. Я не обозлилась, не ополчилась против всего мира, но мне стало совершенно ясно, что мир просто-напросто несовершенен и я лишь часть его. Я стала искать свою дорогу. Та, что меня вырастила, гордилась моей уверенностью. Гордилась настолько, что, когда стало ясно приближение смерти, она рассказала мне все о матери и дала телефон. Ты сама решишь, что делать, сказала она.

Решить я так и не смогла. Та, что меня родила, была чужая мне. Я не знала, увижу я от нее любовь или отвержение. Последнее казалось мне более вероятным, и потому сделать вид, что я глупая незнайка, казалось легче. У той, что меня родила, была другая жизнь, и ей было кого любить. Для меня места по-прежнему не было.

Как и многие, у кого на глазах долго умирает близкий человек, я после смерти той, что вырастила меня, решила стать врачом. И уже в институте встретила наконец-то братьев и сестер по крови. Они приехали издалека и держались вместе. Веселые, улыбчивые, пускающиеся в пляс при первых звуках музыки, дрожащие от непривычного холода зимой и оголяющие прекрасные тела летом. Это казалось чудом. Мы были похожи, мы были вместе, и у меня закружилась голова. Я думала, что нашла свое племя, свою семью. Что теперь мне необходимо просто попасть туда, к своим, и все будет хорошо. Я не буду оглядываться и разгадывать оттенки удивления в глазах, я смогу просто жить. Решение казалось таким простым путем к счастью, таким правильным, что сомнений не было. На белой земле меня ничего не держало. К черной земле меня тянуло, как магнитом.