Книга Висельник и Колесница - Константин Жемер

В ответ громыхнул разъяренный рокот:

- А я велю тебе заткнуться, сопляк! Стой и смотри! Уж коли пришёл на обучение к Отто Бомбасту Батисту, будь любезен делать то, что скажу я!

Громоздкая туша палача повернулась к младшему Белье.

- И я говорю тебе, дружочек: мне плевать, что сотворил этот несчастный! Я хочу, чтобы он рассказал всё, но и тогда вряд ли остановлюсь! Ты же жди, пока он поведает нужное нам, чтобы потом иметь возможность передать сказанное Гроссмейстеру! Но не смей прерывать! Стой молча, а Батисту дай заниматься тем, что он умеет!

Франсуа Белье, ученик палача, застыл так, будто в пыточной камере появилась живая статуя – из тех, что с непревзойдённым искусством творил покойный Виорел Аким.

Максим чувствовал невыразимую жалость к несчастному Николя. Чувство это подогревалось угрызениями совести – ведь именно их с Фёдором поступки стали невольной причиной страданий драгуна, пусть даже врага, который, ничтоже сумняшеся, убивал русских, но, всё же, человека, несомненно, достойного. Можно бы, конечно, прикончить отвратительных палачей и вызволить старшего брата, но таковые действия тотчас раскроют присутствие в замке посторонних: станешь палить из пистолета – звуки выстрелов услышат на другом конце переговорной трубы, попытаешься вылезти и решить дело саблей – Батист с подручным успеют поднять тревогу.

Даже покинуть проклятое место нельзя: шахта, ведущая наверх – вот она, почти над головой, но начать подъём и при этом не выдать себя ни единым звуком – просто немыслимо. Остаётся одно – ждать, когда палачи уберутся из камеры пыток. Ждать, и желать несчастному Николя скорейшей смерти, несущей избавление от мук.

- Ну, ехидна, ты же не хочешь выставить меня лжецом перед достопочтенным мэтром Гроссмейстером? – почти ласково обратился Батист к пришедшему в себя пленнику, а затем, словно ребёнка, поднял его на руки.

Узник застонал и тихо-тихо просипел:

- Господь обращает князей в ничто, делает пустым судей земли.

Удовлетворенно хмыкнув, палач обратился к статуе Франсуа в углу:

- Здесь мы имеем дело либо с необъяснимым упрямством, либо с помешательством! Придётся отделить первое от второго. Для этого упомянутый мной «Танец с дьяволом» подойдёт как нельзя лучше.

Зажав в тиски одну кисть руки пытуемого, а вторую взяв в клещи, Простой Батист заставил бессильное и изувеченное тело вскочить на ноги и затрепетать в ужасающем подобии танца.

- Как тебе это? – торжествующе взревел палач. – Не хочешь ли вспомнить кое- что такое, чего я не знаю?

Батист стал вращать клещи, отчего Николя заплясал вдвое проворнее и громко закричал:

- Придут дни, и все, что есть в доме твоем, и что собирали отцы твои до сего дня, будет унесено в Вавилон. Ничего не останется[182]!

Батист явно не удовлетворился услышанным. Освободив Николя и позволив ему растянуться на полу, чудовище изрекло:

- Придётся прибегнуть к моему любимому методу! Берем скобель, который потому так и зовется, что им соскабливают кору с дерева. Нет, это, пожалуй, оставим напоследок, а сейчас я утомился и хочу есть. Пойдём же, Франсуа, воздадим должное доброму красному вину и искусно зажаренному каплуну, после чего продолжим наши труды.

Максим неожиданно понял, что за все время, проведенное здесь, так и не увидел палача с ног до головы. В круг света всегда попадала лишь какая-то часть Батиста. «Кошмар!» – беззвучно сказал Крыжановский, наблюдая, как огромная туша выходит из пыточной.

Франсуа же за ним не последовал, а задержался возле лежащего на полу брата. Накинув ему на шею верёвочную петлю и прижав грудь коленом, быстро задушил.

- Прошлое напоминает о милосердии, прощай, братец! – сказал он и выбежал за дверь. В замке два раза щёлкнул поворачиваемый ключ.

Минуту компаньоны молчали, а затем дали волю чувствам, изрыгнув подходящие случаю ругательства. Толстой, придя в себя первым, зажёг прихваченную в келье Ленуара свечу и осветил уходящую вверх шахту.

- Мосье Александр оказался прав: смотри, Максимус, здесь в камне кругом наделано выбоин для удобства, э-э, брат, да ты никак продолжаешь терзать себя угрызениями. Без надобности это нынче, а вот на обратном пути, ежели позволит время, стоит заглянуть к господину Прозектору, побеседовать, так сказать, о вечности.

- Твоя правда, – тряхнул плечами Максим и первым начал подъём – ему очень захотелось как можно быстрее покинуть ужасное место. Откуда-то сверху проникал тусклый рассеянный свет, вполне позволяя разглядеть выемки в стенах, выбитые безвестными лазутчиками почивших орденских владык. Следует сказать, что лазутчики постарались на славу – подниматься было удобно и безопасно. Достигнув горизонтального ответвления, идущего вдоль первого дворцового этажа, компаньоны останавливаться не стали, а продолжили путь наверх. И вот, наконец, второй этаж. Здесь Максима с Фёдором поджидал сюрприз: Ленуар указывал, что Елену держат в последней комнате этого этажа, но в каком крыле, в правом или левом, ежели шахты ведут в обе стороны?

- Есть одно дело, mon ami, о котором мы оба знаем, но коего доселе ни разу не обсуждали, – удобно усевшись и свесив вниз ноги, заявил Толстой. Я о том, как будем делить девушку?

- Думаю, следует предоставить выбор ей, – жёстко ответил Максим. – А чего это ты взялся делить шкуру неубитого медведя?

- Так самое время, душа моя, самое время. Елена ждёт в конце шахты. Шахт всего две, нас тоже двое, улавливаешь мысль?

- Похоже, ты предлагаешь разыграть шанс?

- В яблочко, mon colonel! Положимся на судьбу и отправимся каждый в свою сторону, но прежде поклянёмся, что тот, кто останется с носом, смирится с неудачей и не станет продолжать соперничество.

- Согласен, – просто ответил Максим. – Даю слово чести подчиниться выбору судьбы, каким бы он ни был.

- Даю слово чести, подчиниться выбору судьбы, каким бы он ни был, – как эхо повторил Фёдор. – Какую сторону выбираешь?

Максим отправился налево, ибо в миг раздумья память явила образ Виорела Акима, решительно поворачивающего направо, где его ждала скорая погибель.

Глава 8

Путь Колесницы

13 (24) ноября 1812 г.

Красный замок близ города Мир Гродненской губернии.

Комната была последней на этаже. В отличие от остальных, мимо которых проскользнул Максим, её наполнял свет. Змеящийся причудливым орнаментом бронзовый светильник под самым потолком, покачивался в безветрии и прочно приковывал взгляд. Кроме того, кругом во множестве толпились свечи в тяжелых жирандолях[183]. Ярко пылал старинный камин, пол покрывал роскошный цветастый ковер, ныне усыпанный пеплом. Справа от дверного проема к стене прислонилась просторная софа с небрежно наброшенной поверх тигровой шкурой.