Книга Карл Великий - Анна Ветлугина

И запел хор, а папа удостоил Карла земного поклона. Римляне же трижды воззвали ко всем святым, моля заступничества для нового императора Запада.

Я видел растерянное лицо нашего короля. Для него всё происходящее явилось неожиданностью. Мне даже показалось, что он вдруг устыдился своего высокого роста и захотел исчезнуть. Но слабость эта длилась несколько мгновений. Овладев собой, он выпрямился и с благородным смирением принял завершение обряда, когда папа помазал его на царство.

После мессы Карл собрал своих сыновей и дочерей. Вместе они возложили на крипту святого Петра самые драгоценные вещи, какие имели с собой, в том числе чашу, усыпанную самоцветами, серебряный столик и золотой крест тончайшей работы.

Вечером мы с Эйнхардом подошли к Его Величеству с поздравлениями. К большому нашему удивлению, он посмотрел на нас мрачно и произнёс:

Если бы я знал заранее об этой коронации то не пошёл бы сегодня в собор Святого Петра.

Мы страшно смутились и поспешили ретироваться, бормоча что-то нечленораздельное.

— Как странно! — заметил Эйнхард. — Должно быть какое-то объяснение его недовольству...

Несколько последующих дней Карл занимался составлением дружеских посланий королям, императорам и правителям разных стран, называя их братьями. Послал он приветливое письмо и Ирине, хотя напряжение, накопившееся между ними, продолжало существовать. Собственно говоря, своим новым титулом Карл в какой-то мере был обязан византийской императрице. Незаконность её «бабьего» правления привела к тому, что императорское достоинство в Византии как бы перестало существовать. Оттого всему Риму показалось уместным признать императором Карла, столь прославленного своим величием и милосердием. В римских документах говорилось о справедливости наречения короля франков этим титулом: «с Божией помощью и по воле народа».

Эйнхард провёл эти дни с пользой. Он уже давно баловался стихосложением, а теперь суд над папой вдохновил его на целую драматическую поэму. Стихи понравились Карлу, и коротышка немедленно получил новый титул — придворного поэта. Ранее этим титулом могли похвалиться только два человека: несравненный Теодульф, в возвышенных стихах прославлявший деяния Карла, и граф Ангильберт, тайный поклонник принцессы Берты. Я же снова остался не у дел.

Зато на обратном пути мне выпала честь сопровождать нашего императора. Он велел мне ехать рядом с ним.

Мы удалялись от римских стен в молчании. Искоса, чтобы не нарушить приличий, я время от времени оглядывал знакомые черты Карла, пытаясь уловить изменения в связи с таким нежданным и выдающимся возвышением. Но ничего нового не появилось в его лице, разве только глаза смотрели чуть более устало.

— Афонсо, — сказал он мне, когда Рим истаял в голубой дымке, — сколько ещё работы нам предстоит. А Небесный Град, как редкая птица, вечно ускользает от своих строителей...

— Но разве это Рождество не приблизило вас к нему, Ваше Величество?

— По людскому разумению это так. Но у Бога свои законы. Мы видим Его замысел словно обратную сторону богатого ковра, состоящую из хаоса цветных нитей. И только на небе нам будет дано увидеть настоящий узор.

Он задумчиво провёл рукой по гриве жеребца и продолжал:

— Всю жизнь я боролся за единство христиан. Мы выверяли тексты Писания, отбирали лучшие церковные песнопения из разных краёв с тем, чтобы сделать единый сборник. Чтобы любой христианин, вошедший в любую церковь от Саксонии до Испании, чувствовала бы себя дома.

— Но это же получилось у вас?

— Да, это получилось. И получилось поддержать братьев-единоверцев в заморских странах. И страна наша неуклонно крепнет, но...

Я замер, боясь, спросить что «но». Карл молчал, перебирая пальцами волоски конской гривы. Наконец заговорил снова:

— Разногласия в вопросах веры между Востоком и Западом существуют уже давно, но христианская империя, как таковая, до недавнего времени была только на Востоке. Франкам никогда бы не пришло в голову примкнуть к твоим соотечественникам, Афонсо. Мои отец и дед верно служили святейшему Римскому престолу. Защищать папу и поддерживать его всегда было долгом нашей семьи. С Божьей помощью, мне удалось это более, нежели моим предшественникам. Отныне Запад стал могучей силой, не уступающей Востоку, а может, и превосходящей его. Но что будет дальше? Не станет ли существование двух империй проклятьем для христиан, причиной войн и взаимной ненависти? Не начнут ли потомки проклинать нас за то, что сегодня кажется несомненной удачей?

— Ваше Величество, — робко начал я, — но ведь возможно... ведь вы можете... можно попытаться объединить две империи. Ведь Ирина...

Карл горько рассмеялся:

— Когда-то мне уже доводилось входить в эту реку. Союз с дочерью Дезидерия, как ты помнишь, не добавил дружбы между франками и лангобардами. Кроме того, твои соотечественники считают всех франков варварами.

Он шевельнул усами, что означало сильное недовольство. Тяжёлая складка залегла между бровей. Я очень давно не общался с Его Величеством близко и теперь даже испугался: вдруг разгневал его неосторожным словом? Однако лицо его успокоилось и заговорил он совершенно другим тоном — задумчиво-грустным:

— Афонсо, как мало осталось людей с того лангобардского похода... Похоже, только ты, да Эйнхард. Знаешь, что убили Герольда?

— Как? — в ужасе воскликнул я. — Ведь он же не воевал в последнее время!

— В том-то и дело. Его застрелили во время смотра войска. Как нелепо! Нам очень трудно стало без него. И никем не заменишь такого благородного и верного человека. Да. И Павел Диакон умер нынешней весной. Только вы с Эйнхардом...

— А как же Алкуин, Ваше Величество?

— Он появился гораздо позже, когда мы крестили Пипина. К тому же его теперь не вытащишь из Тура. Сидит в своём аббатстве, жалуется на немощность.

Он опять нахмурился:

— Ирина, говоришь... Это было бы осквернением самого понятия брака. Самой сути этого священного таинства! Женщина, ради власти уничтожившая собственного сына!..

Карла, видимо, очень беспокоила и раздражала Византия вместе с её императрицей. Он снова углубился в свои мысли, время от времени бормоча что-то нечленораздельное. Потом затих совсем, приведя меня в состояние крайней неловкости. Молчать казалось неприличным, после того, как меня позвали развлекать императора беседой в пути, а заговорить первым я не решался.

Прошло довольно много времени. Мы проезжали через небольшое лангобардское селение. Оранжевые лучи заката протянулись сквозь его улицы. Красивая девушка с большим глиняным кувшином шла навстречу нам, щурясь от вечернего солнца.

Карл встрепенулся.

— Стоять! — неожиданно скомандовал он своей свите таким тоном, будто мы только что встретили вражескую армию. — Сделаем здесь привал.

Немедленно началась толчея. Распорядители засуетились, пытаясь мгновенно сориентироваться и выбрать места для императора и для сопровождающих, соответственно рангу каждой персоны. Карл, не обращая никакого внимания на суету, развернул коня и неспешно поехал вслед за девушкой. Она уже успела уйти достаточно далеко. Мне лучше было бы остаться на месте, но перед поездкой молодой распорядитель долго и занудно вещал мне о том, как император пожелал скрасить этот путь, беседуя именно со мной, и как мне постоянно следует находиться рядом с Его Императорским Величеством. Я повернул коня и чуть сжал его бока, намереваясь держаться в отдалении, но всё же «быть под рукой» в случае надобности.