Книга Следователь по особо важным делам - Анатолий Безуглов

И все же такую возможность я не исключал. Видать, «коробейник» очень благоволил к своему юному другу, если водил его по дорогим ресторанам, катал на такси в другой город и вообще проявлял такое расположение, которое допускается лишь при очень близких родственных или дружеских отношениях. А может быть, это аванс на будущее или плата за прошлое? Отец Залесского — адвокат, с очень солидной практикой и репутацией…

Но если все-таки родственник? Нет, В таком случае Аня обязательно упомянула бы об этом. Так уж принято — брат, сват, дальняя или близкая родня. Этого не скрывают.

Но что за личность Генрих? Мало ли чудаков на свете.

Они до самозабвения любят коллекционировать марки, ради редкого экземпляра аквариумной рыбки готовы мчаться в другой город или просаживают все своё время и деньги в тотализаторе на бегах. Это не значит, что страсть обязательно толкает на преступление. В плохих книжках сомнительные личности обязательно кутят в ресторанах, сорят деньгами, и если имеют хобби, то лишь ради нечестных махинаций. Подобные романы вызывают у меня недоумение.

По своей сути почти каждое преступление подразумевает скрытность. Этакие лихие молодчики, проматывающие награбленное при всем честном народе, давно уже канули в Лету. Как открытая проституция, налётчики, притоны, злачные места и подобные атрибуты прошлой, дореволюционной жизни. Это уже история. Если говорить о моем личном опыте, то большую часть преступников приходится искать в тщательно замаскированном быту, снаружи обыкновенном и ничем не выделяющемся. Между прочим, подпольное существование — уже наказание за содеянное.

Правда, не для всех. Но для многих.

Подумаешь, Генрих угощал Аню и Валерия в ресторанах, приезжал за тысячи километров за приглянувшейся ему иконой… Это само по себе ещё ничего не значило. Если бы…

Конечно, не произойди убийства в Крылатом, может быть, и не стоила бы внимания личность странного богатого холостяка, помешанного на иконах и иностранной мишуре.

Я вернулся к Аниным записям.

«20 июля. В. едет в Одессу. Говорит, надо сказать родителям. Он любит и уважает мать и отца. Жаль, моих нет.

В. вызовет меня в Одессу. Боюсь, как меня встретят его родители…»

По всей видимости, Аня и Залесский уже в Вышегодске.

Да, точно.

«Крёстная хочет, чтобы мы зарегистрировались. Но мы решили — в Одессе. Как полагается, в день свадьбы. Голова идёт кругом. Надо подумать о платье и туфлях. Наверное, лучше купить готовое. Ещё крёстная сказала, что мне положено сделать подарок жениху, а он — мне. Узнать бы точно. А кто покупает кольца? В. обсуждать это не хочет.

Говорит, что в Одессе все сделает сам. Мой милый, любимый В.!»

Счастливый ребёнок, да и только. Без тени сомнений и раздумий. Неужели Валерий так умел притвориться влюблённым? А если и он верил в то, что обещал? Сдаётся мне, верил. Ведь. ему стукнуло двадцать лет… Ромашки, собранные на рассвете в лугах, романтическая поездка в Таллин, беспечность и бездумность. Нет денег-побоку транзисторный приёмник, получил двойку на экзамене — чепуха…

«21 июля. В. уехал. Буду ждать от него телеграмму.

Люблю. Люблю. Люблю».

Очень короткая запись. Сделанная на следующий день после предыдущей. Снова Аня вернулась к дневнику только 28 июля.

«От В. ничего нет. Забегал Генрих»…

Вот те раз!

«…Забегал Генрих. Сказал, проездом».

Странно. Вышегодск в стороне от магистральных дорог, сюда проездом не попадёшь. Надо сворачивать специально. И уж никак не командировка, Генрих работал в порту…

«Выпили чаю, показала икону. Генрих сказал, что это очень старинная работа, не позже 13-14-го века. Скорее всего, псковская школа. Вообще, может быть. Крёстная говорила, что „Параскева Пятница“ досталась ей от матери, той-от своей. Это их семенная реликвия. Генрих предлагал за неё любые вещи…»

Опять вещи. «Коробейник» верен себе.

«…Но я ни за что не могу обидеть тётю Фису. Сколько она для меня сделала. Генрих уехал, передал В. привет и японские носки. Приглашал в Таллин. Написала письмо В.

Чем больше дней его не вижу, тем больше о нем думаю.

А как он? Наверное, так же».

Запись от 20 августа. Почти через месяц.

«Неужели В. не приедет? Наверное, родители против.

В. обязательно приедет к началу учёбы. До 1 сентября ещё целых десять дней. Была в поликлинике. Кажется, беременная…»

И вот, наконец, последняя. 12 сентября.

«В. не приехал. Говорят, от него в деканат пришло письмо с просьбой отослать его документы в Одессу. Выходит, бросил институт… И — меня. Что делать? Надо жить…»

Я перелистал всю тетрадь. Больше ни строчки. Ни единой Странно и неожиданно оборвался Аиин монолог.

Но почему? Снова и снова просматривая её недлинную исповедь, я обнаружил закономерность: начало дневника совпало с зарождением их любви. Записи прекратились, когда она поняла, что Валерий не вернётся.

Казалось бы, в горе возникает потребность излить душу, Здесь наоборот: только светлое, радостное заставило её взяться за перо и попытаться запечатлеть своё состояние.

Вот я и узнал историю любви Ани и Валерия. Кроме того, я знал, что Валерий вернулся. Покаялся, женился, усыновил своего ребёнка, увёз Аню подальше от города, где она, по словам Анфисы Семёновны, «намыкала горюшка», и был, во всяком случае, верным мужем. Пусть не всегда путевым, но верным…

Может, надо было ему перебеситься, перебродить, возможно, тоже понять, почём фунт лиха? Или его действительно настроили родители против «неравного брака», а он, послушный телок, одумался лишь тогда, когда всерьёз научился разбираться в отношениях между мужчиной и женщиной? А не сыграл ли основную роль Сергей, сын Залесского? Неисповедимы пути человеческих чувств. Слава, положение, деньги-все это в какой-то степени фантазия, производное от сущего. Ребёнок — это уже серьёзно.

Во всяком случае, для Нади… Прочтя дневник Ани, я отметил очень важное обстоятельство-её стойкость.

«Надо жить» — последние слова в записях. Как призыв к себе. Причём в этой скупой фразе словно прочувствовано и понято, что предстоят испытания. И Залесская как бы даёт клятву все выдержать.

С этим совершенно не вяжется утверждение Валерия, что Аня помышлял.а о самоубийстве, когда умерли её родители. Как бы ни было ей тяжело остаться сиротой, она не сдалась, закончила школу и поступила в институт.

Теперь Генрих. Он же — «коробейник». Все мои сомнения отпали. После того, как Аня упомянула в дневнике о вещах и японских носках. Последний штрих, венчающий портрет.