Книга Второй Фронт. Антигитлеровская коалиция. Конфликт интересов - Валентин Фалин

Лорд Бивербрук отмечал в уже цитировавшемся меморандуме от 18 октября 1941 года: «На сегодня имеется только одна проблема – как помочь России. Тем не менее наши начальники штабов довольствуются рассуждениями о том, что здесь ничего не может быть сделано. Они только говорят о трудностях, но не вносят никаких предложений для их преодоления. Утверждение, что мы ничего не можем сделать для России, является чепухой. Сопротивление русских дает нам новые возможности. Оно, вероятно, оголило Западную Европу от германских войск и прекратило в данный момент агрессивные действия стран оси на других театрах возможных военных действий. Оно открыло для высадки британских войск береговую линию в две тысячи миль.

Однако немцы продолжают безнаказанно перебрасывать свои дивизии на восток. Восстания в оккупированных странах рассматриваются как преждевременные и даже осуждаются, если они вспыхивают (имеется в виду развертывание национально-освободительного движения в Югославии. – В. Ф.), так как мы не готовы использовать предоставленные ими возможности…

Немцы не будут ждать, пока мы будем готовы. Было бы безрассудством с нашей стороны ждать, и мы должны нанести удар, пока еще не слишком поздно»[430].

Попробуем взглянуть в свете оценок Ллойд Джорджа, Бивербрука, Дэвиса на первое совещание военного времени Рузвельта и Черчилля у побережья Ньюфаундленда (9-12 августа 1941 года). Англичане отстаивали концепцию разгрома нацистской Германии без высадки на континент. Они утверждали, что непрерывная блокада, усиленные бомбардировки и умелая пропаганда сломят боевой дух немцев. Если вторжение и станет неизбежным, то все равно, по их британским наметкам, не потребуется большого количества наземных войск[431]. Воевать не с армией противника, а с его населением, ослабляя фронт ударами по тылу, – таков общий замысел. Это соответствовало давней установке на то, чтобы, «доводя наши (британские) усилия в войне на море до максимума… снизить наши усилия в борьбе на суше до минимума»[432].

В наметках черчиллевской стратегии ни слова о Советском Союзе, о его борьбе с Германией, о военном сотрудничестве с нами[433].

Рузвельта занимала перспектива исчезновения «передышки»[434], но занимала не настолько, чтобы делать из суровых фактов должные выводы. До ноября, когда оборону СССР сочтут жизненно важной для обороны США, было далеко. В августовских приоритетах президента Москва оставалась где-то на задворках, советская трагедия не заставляла бить в колокола. Рузвельт был человеком запрограммированным на удачу и в искусстве перестраховки соперничал со своим госсекретарем К. Хэллом. Устремленность хозяина Белого дома на успех побуждала порой выворачивать наизнанку принципы, подравнивать их под обывательский ранжир.

Жгучей вражды к Советскому Союзу в его незвездный час не испытывали. Только злорадство и «христианскую жалость». Москве не просто сочувствовали, ее еще воспитывали, показывая издали калач и требуя его заслужить. И в 1933 году «признали» СССР не таким, каким он был, а в надежде сделать удобным для Вашингтона. Теперь вроде бы представлялся случай заняться этим вплотную.

Еще один деликатный вопрос. Примерялся ли на встрече президента и премьера какой-то запасной политический план на случай советского поражения? Все, что может навести на такой вопрос, и особенно ответ на него, запечатано семью печатями. Счастливцы архивариусы! Им дано знать, в чем остальным смертным отказывают более полувека.

Издатели «Секретной переписки» пишут: «Задачей Атлантической конференции (август 1941 года), по крайней мере частично, являлась демонстрация сохранения англо-американской солидарности, направленная на предотвращение дальнейшей агрессии Германии и Японии; однако в этом отношении она совершенно не достигла цели. Немцы, продвигаясь все ближе к Ленинграду, Москве и Киеву, одновременно усилили жестокую подводную войну в Атлантическом океане, все больше угрожая „дороге жизни“ из Соединенных Штатов в Англию. На Дальнем Востоке Япония перебрасывала в Индокитай новые воинские подразделения и угрожала новым наступлением как в южной части Тихого океана, так и в Юго-Восточной Азии»[435].

Профессор Г. Ю. Шредер (университет Гисен, ФРГ) отмечал, что, «ставя Сталина перед совершившимся фактом», Рузвельт счел «уместным» выдвинуть категорическую «заявку на игнорировавший советские интересы глобальный пакc Американа». Хотя формально подписанная Рузвельтом и Черчиллем Атлантическая хартия нацеливалась в первую голову против национал-социалистической и японской экспансии, сформулированным в ней принципам могла бы быть дана (Шредер солидаризуется с А. Хильгрубером) «также явно антисоветская интерпретация»[436].

Попробуем повнимательнее прочитать Атлантическую хартию, тщательно взвешивая слова, которые в ней употреблены или необъяснимым образом опущены, последовательность этих слов в их реальной взаимосвязи с тем, что США делали или не делали перед лицом германской и японской агрессии. Не станем вдаваться в перипетии выработки хартии, которую, фактам наперекор, выдают за экспромт. Возьмем текст в том виде, как он был одобрен президентом и премьером 12 августа 1941 года. Это первое совместное англо-американское определение «некоторых общих принципов национальной политики их стран – принципов, на которых они основывают свои надежды на лучшее будущее для мира»[437].

У. Черчилль видел особое достоинство хартии в том, что США, не будучи в состоянии войны с Германией, провозглашали своей целью «окончательное уничтожение нацистской тирании», выражали готовность после войны «разделить с нами (англичанами) управление миром до установления лучшего порядка»[438]. Премьера устраивало, что американцы не поднимали вопроса о предварительном согласовании «принципов» с СССР, хотя Вашингтон, как отмечалось, настаивал на такой процедуре применительно к англо-советскому соглашению от 12 июля 1941 года. Черчилль, в свою очередь, не предлагал – в качестве союзника Москвы – выразить солидарность с борьбой СССР против гитлеровского нашествия, как если бы не на Восточном фронте выносился приговор нацизму. Не назван и Китай, хотя на него с мая 1941 года распространены положения закона о ленд-лизе. О всех жертвах агрессии говорится чохом. Агрессором, если буквально, называлась не Германия, не режим, в ней господствующий, а «нацистская тирания». Достаточно свергнуть «тиранию», и откроется перспектива замирения на основе «свободного волеизъявления» заинтересованных народов?[439]Это в чем-то сродни посланию (март 1940 года) Чемберлена немецкой оппозиции и встречным предложениям, вносившимся Хасселем, Троттом и другими.