Книга Крутой поворот - Николас Спаркс

Я скажу им позже, когда Майлз за мной придет.

Позвонила Сара, чтобы узнать, все ли в порядке. Я задал ей те же вопросы. Она объяснила, что Майлз приходил накануне ночью и они немного поговорили, но она так ничего и не поняла.

Я сказал, что тоже ничего не понимаю.

Но продолжал ждать.

И Сара продолжала ждать.

Только родители жили обычной жизнью.

Днем Сара позвонила снова.

– Нет, он не приходил, – сказал я.

Он не звонил и ей.

Прошел день. Настал вечер. Майлз не появлялся.

В среду Сара вернулась в школу. Я велел ей туда идти, пообещав, что найду ее, если приедет Майлз.

Шла последняя неделя занятий перед рождественскими каникулами, и у нее было полно работы.

Я оставался дома в ожидании Майлза.

Но ждал напрасно.

Настал четверг, и я вдруг понял, что нужно сделать.

Майлз, сидя в машине, пил кофе, купленный в соседней закусочной. Рядом на сиденье под стопкой газет лежал пистолет, заряженный и готовый к действию. Боковое окно запотело от дыхания, и Майлз вытер его ладонью. Нужно иметь ясный обзор.

Он знал, что находится в нужном месте. Остается только внимательно следить, и когда настанет время – воспользоваться пистолетом.

Перед закатом небо на горизонте было расцвечено красно-оранжевыми полосами. Я вышел из дома и сел в машину. Хотя на улице было прохладно, самые сильные холода остались позади, и температура поднялась до обычной. Дождь, шедший два дня, растопил снег, и там, где на газонах еще вчера лежали белые покрывала, сейчас виднелась побуревшая трава. Венки и красные банты украшали двери и окна соседских домов, но, сидя в машине, я вовсе не чувствовал праздничной атмосферы, словно все на свете проспал и теперь придется ждать еще год.

Как обычно, по пути я сделал одну остановку. Думаю, продавец меня знал, потому что мой выбор всегда был одинаковым. Увидев, что я вхожу, он зашел за прилавок, кивнул, когда я объяснил, чего хочу, и вернулся через несколько минут. За все то время, что я приходил в его магазин, мы ни разу не поболтали по душам. Он не спрашивал меня, для чего нужны цветы. Никогда.

Но постоянно повторял одну и ту же фразу: «Это самые свежие, что у нас есть».

Он взял деньги и пробил чек. По дороге к машине я вдыхал их чистый, сладостный аромат и понимал, что он сказал правду. Цветы, как всегда, были прекрасны.

Я положил их на сиденье, рядом с собой.

Дороги были знакомы. Все до единой. Дороги, по которым мне лучше бы никогда не ездить…

Собравшись с духом, я вышел из машины.

На кладбище никого не было. Стянув куртку у ворота, чтобы было теплее, я опустил голову и пошел вперед, даже не глядя, куда иду. Ноги сами собой несли меня к нужному месту. Мокрая земля липла к подошвам.

Подойдя к могиле, я, как всегда, был потрясен тем, какая она маленькая.

Конечно, глупо было так думать, но я ничего не мог с собой поделать. Я заметил, что за могилой тщательно ухаживают: трава аккуратно подстрижена, перед надгробием, в маленькой вазочке, стоит шелковая гвоздика. Красная. Как все гвоздики, перед всеми надгробиями: очевидно, их поставил смотритель кладбища.

Я наклонился и прислонил букет к гранитной стеле, стараясь не коснуться камня. Я никогда до него не дотрагивался. Там лежит чужой мне человек.

Потом я, как всегда, унесся мыслями куда-то далеко. Обычно я думал о Мисси и тех роковых решениях, которые принял тогда. Но сейчас почему-то вспомнил о Майлзе.

Наверное, поэтому и не слышал приближавшихся шагов, пока они не зазвучали совсем близко.

– Цветы, – произнес Майлз.

Брайан, одновременно изумленный и испуганный, резко повернулся на звук его голоса.

Майлз стоял около толстого дуба, ветви которого тянулись над землей. На нем были длинное черное пальто и джинсы; руки засунуты в карманы.

Брайан почувствовал, как отлила от лица кровь.

– Ей больше не нужны цветы, – произнес Майлз. – Отныне можешь их не приносить.

Брайан не ответил. Да и что тут можно сказать?

Майлз глядел на него в упор. Его лицо оказалось в тени, и черты были почти неразличимы. Брайан никак не мог понять, о чем он думает. Майлз распахнул пальто, словно что-то держал под его складками.

Что-то прятал.

Майлз шевельнулся, словно хотел шагнуть к Брайану, и на какую-то долю секунды тот едва не пустился бежать. Подальше от него. В конце концов, он моложе на пятнадцать лет, и мгновенный рывок позволит ему добраться до дороги. Там много машин. Вокруг люди.

Но мысль исчезла так же быстро, как и появилась, лишив всяческой энергии. У него не осталось сил. Он не ел несколько дней. И Майлз, если захочет, в два счета его догонит.

Более того, Брайан сознавал, что ему некуда деваться.

Поэтому он молча стоял перед Майлзом. Тот был шагах в двадцати, и Брайан заметил, что его подбородок слегка приподнялся. Может, он сделает что-то… хотя бы какой-то жест… но, вероятно, Майлз ждет от него того же самого. Со стороны они, наверное, выглядят как классические задиры Дикого Запада, готовые вот-вот выпалить друг в друга.

Когда молчание стало невыносимым, Брайан отвел глаза и заметил, что машина Майлза припаркована за его собственной. Больше он машин не заметил. Значит, они одни среди надгробий.

– Откуда ты узнал, что я здесь? – спросил наконец Брайан.

Майлз ответил не сразу.

– Я следил за тобой. Сообразил, что рано или поздно ты выйдешь из дома, и хотел потолковать с глазу на глаз.

Брайан тихо ужаснулся, гадая, как долго выслеживал его Майлз.

– Ты приносишь цветы, хотя даже не знаешь, какой она была, верно? – тихо спросил Майлз. – Знай ты ее, приносил бы тюльпаны. Ее любимые. Желтые, красные, розовые… она была рада всяким. И каждую весну засаживала клумбы тюльпанами. Ты это знал?

Нет. Он не знал.

Откуда-то издалека послышался свисток электровоза.

– Знаешь, что Мисси беспокоили «гусиные лапки» в уголках глаз? И что ее любимый завтрак – французский тост[6]? И что она всегда мечтала иметь классический «мустанг»-кабриолет? А когда смеялась, я с трудом удерживался, чтобы не начать ее целовать? Знаешь, что она была моей первой любовью?

Майлз помолчал, вынуждая Брайана взглянуть на него.

– Это все, что мне осталось. Воспоминания. И больше ничего никогда не будет. Ты отнял у меня все. Отнял у Джоны. Знаешь ли ты, что вот уже два года Джону по ночам мучают кошмары? Что он до сих пор зовет во сне мать? Приходится брать его на руки и держать часами, пока он не успокаивается. Знаешь ли ты, что я при этом чувствую?