Книга Рождение бабушки. Когда дочка становится мамой - Анат Гарари

Она вздыхает и продолжает:

– В отличие от всего, что я здесь слышала, в моих отношениях с Яэль не наблюдается и не ожидается никакого отчуждения, наоборот! Боюсь, что именно сейчас Яэль держится за меня очень сильно, даже слишком сильно! И на прошлой неделе я вдруг поняла, что то, что описываете вы, – это норма, так и должно быть! Рут права: дочь отходит от матери, когда у нее самой появляется семья; а как же иначе?! Так устроен мир: каждое следующее поколение должно стремиться вперед. Благодаря вам я осознала то, что уже начала чувствовать, но еще боялась себе в этом признаться. Я вдруг поняла, что то, что происходит у нас, мне совершенно не нравится! Как мне ни жаль, но я должна признаться: меня пугает возможность, что Яэль навсегда останется моей маленькой девочкой, которая прячется под моим крылом и которую я должна буду опекать всю свою жизнь!

Орна испуганно смотрит на Нири, но к ней наклоняется Анна:

– Вы говорите это потому, что сейчас, когда родилась внучка, вы стали помогать ей еще больше, чем раньше?

– Ну да, в основном поэтому, – вздыхает Орна.

– Но я не понимаю, чего вы жалуетесь! Вы же сами нам рассказывали, как еще в самом начале ее беременности обещали, что будете помогать ей во всем. Вы уговорили ее не делать аборта и пообещали помощь! – настаивает Мики.

– Да, это так! – опять вздыхает Орна. – И я, естественно, выполняю свое обещание с первого дня как родилась внучка. Она чудная малышка, но…

– Ну вот, опять «но», – смеется Клодин.

– Правильно, у меня и вправду есть большое «но», – улыбается ей в ответ Орна, – видите ли, Яэль всегда была «маминой дочкой», совершенно домашним ребенком; она рассказывала мне такие личные вещи, которые не открывала даже своему мужу. Мы всегда были очень близки. Когда она была беременной, то проводила у меня массу времени и даже оставалась ночевать, особенно если муж задерживался на работе допоздна. Мы часто говорили про беременность; про то, как она себя чувствует; о том, что она ничего не может делать и как она выглядит, и что ей эта беременность совсем не в радость. Она все время твердила: «Эти годы пропадают, их не вернуть. А я так все распланировала: учеба, степень. Годы уходят коту под хвост». А я ей отвечала: «Годы никуда не уходят: так сделаешь это в тридцать! Ну и что? Сколько женщин учится после тридцати, тридцати пяти. Никогда не поздно учиться и развиваться! Наоборот! Ты повзрослеешь, многие вещи представятся тебе в другом свете».

Но в последнее время мне кажется, – она разводит руками, – что, может, она была права! Я знаю, что этих лет не вернуть. Это должно было произойти еще года через два! Честно, я ее так хорошо понимала, когда она говорила: «Я еще все успею, но эти годы я не верну». Она была права!

Орна останавливается, переводит взгляд на Нири и продолжает:

– Это было очень тяжело – почти невыносимо – поддерживать и оберегать ее, особенно морально, потому что, даже согласившись не делать аборт, она по-прежнему сомневалась и боялась; и я должна была приложить немалые усилия, чтобы удержать ее на плаву! Чего я только не делала, я перепробовала все: разговоры, подарки… Каждый раз, когда у нее что-то не складывалось, она обращалась ко мне. И сегодня тоже! Я не отключала мобильник даже на работе, хотя в библиотеке это строго запрещено. Я объяснила начальнице, что это особый случай, и ей ничего не оставалось, кроме как смириться. Все-таки я там работаю дольше всех. И Яэль, естественно, звонила очень часто; другие библиотекари уже посматривали на меня с эдакой улыбочкой: «Ну что, опять Яэль»? Все ее звонки звучали примерно одинаково: «Мама, мне плохо, меня тошнит… мама, это… мама, то…» Я ее спрашивала: «Чем тебе помочь? Только скажи, чего ты хочешь?» Она всегда чего-нибудь хотела. Я готовила еду и относила ей еще до работы. Она пробовала и тут же кривилась: «Нет, меня от этого тошнит, я не могу». А ведь еще усталость и всякие другие симптомы! Но я знала, что отвечаю за нее и за малышку, которая еще не родилась, а потому ухаживала, и варила, и даже убирала ее квартиру. Правда, квартира небольшая, всего две маленькие комнаты в пристройке в нашем дворе. Для этого не надо было приглашать уборщицу, я и сама легко справлялась. А потом были очень тяжелые роды, и с тех пор я чувствую, что она все еще никак не может прийти в себя.

Орна замолкает, глядя на Маргалит; та подбадривающе улыбается ей в ответ.

– Они экономят деньги на строительство, – поясняет Орна, – в пристройке есть отдельный вход, так что они вообще не должны проходить через нас. Пока она была беременна, они говорили, что достроят еще одну комнату или месяца через три-четыре снимут квартиру побольше. В конце концов они ничего не построили и, конечно, никуда не переехали. Она в ее состоянии вообще не могла принять какого-либо решения, а он беспрерывно работал. По-моему, он просто сбегал из дома! Так что они по-прежнему в маленькой квартирке у меня во дворе. Ни про какой переезд они даже не вспоминают! Так как библиотека университетская, то летом она закрыта и я в отпуске. Поэтому каждое утро ровно в десять я уже у них и делаю все, что необходимо. Яэль только кормит и спит! – со смехом добавляет она.

Клодин поправляет волосы, и браслеты сопровождают движение ее рук знакомым звоном.

– Моя мама мне тоже здорово помогала и до, и после родов, – закалывая волосы на затылке, говорит она, – можно сказать, она вырастила нам детей, мне, всем моим сестрам и некоторым братьям. Каждый раз, когда я рожала, она не отходила от меня весь первый месяц, делала все: варила, убирала. Когда у меня родилась двойня, я жила у нее дома семь месяцев! Она всегда просыпалась от их плача раньше меня и никогда не разрешала мне вставать по ночам. Если один из них просыпался, она сама его кормила, переодевала и возвращала в кроватку. Бывало, что она укладывала одного, и тут же просыпался второй, и она начинала все по новой. Моя мама, как и я, овдовела очень рано: ей было двадцать восемь, и у нее на руках остались восемь мал мала меньше. Она вышла замуж в Марокко за человека на сорок пять лет старше нее; он умер уже в Израиле, и она всех детей растила сама. Бедная, всю свою жизнь она отдала нам, детям. Она делала все! Она давала нам все, что мать в состоянии дать детям. Вы не можете себе представить, какой она была красавицей, но почти не выходила из дома. Все, что ее интересовало, это вырастить детей. Зачем я все это рассказываю? Потому что я хочу, чтобы и моя дочка вначале была у меня, а я буду вести себя точно, как моя мама.

Теперь Клодин говорит значительно громче, чем вначале.

– Я тоже не дам ей вставать по ночам! Мне кажется, мы чувствуем себя намного сильнее и опытнее наших дочек. Мама может все, мама всегда сильнее дочки, и у нее всегда хватает сил на все. Поэтому мы так следим за ней в это время – до и после родов. За собой я никогда так не следила. Я все делала как обычно, и если муж вмешивался и не разрешал мне что-нибудь делать, я всегда говорила, что беременность – это не болезнь. А сама я сейчас говорю с моей дочкой точно так же: не делай этого; я не хочу, чтобы ты это делала, я сделаю это сама. Короче, когда это твоя дочь, ты все время ее оберегаешь.