Книга Девять месяцев из жизни - Риза Грин

– Почему вы мне прямо не сказали?

– Потому. Ты пойми, я прекрасно знала, что я не права, и не представляла, как смогу объяснить это тебе или кому-либо другому. Здесь нечем гордиться, знаю.

Она искоса смотрит на меня:

– И что вы будете делать, если я не поступлю? Я вздыхаю:

– Буду работать целый день, отправлю ребенка в ясли или найду няню. У меня другого выбора нет.

Она кивает:

– Знаете, вы первая из взрослых, кто проявил ко мне хоть какой-то интерес. Большинство учителей вообще не смотрит, что я делаю, они считают, что я списываю или мне помогают, так что никого не волнует – хорошо я учусь или плохо. Они ведь думают, что я могу всю жизнь жить на папины деньги или что он меня сразу пристроит на тепленькое местечко. Никому не интересно, чего я сама хочу.

– Мне действительно жаль. Она пожимает плечами:

– Это ничего. Я привыкла.

– Нет, – говорю я. – Мне жаль, что у нас с тобой так вышло. Жаль, что я обманула твое доверие.

– Да нет, – говорит она. – Не обманули. Я вам верю. Жаль, что вы мне об этом не сказали. Если бы я знала, что вам нужна моя помощь, я бы лучше работала. Я хочу, чтобы вы смогли больше времени проводить со своим ребенком. Я хочу, чтобы ребенок больше времени проводил с вами. – Она мусолит в руках булавку с большими красными буквами Гадкая Девчонка, а потом поднимает взгляд на меня: – Как вы думаете, у меня есть шанс поступить?

– Не знаю, – говорю я. – Только не надо это делать для меня. Сделай это, пожалуйста, для себя.

Она кивает.

– Для нас обеих.

Вернувшись с работы, я решаю прогулять тренировку и провести это время в ванне со свеженьким номером «Аллюра». Вряд ли мне удастся поваляться в ванне, когда родится ребенок. Или книжку почитать. Боже милостивый, даже подумать страшно.

Не успеваю я вылезти из ванны и накинуть халат, как скрипит дверь гаража, а потом Эндрю громко топочет по лестнице, насвистывая «зиппиди-ду-у-да-а», что подозрительно даже для него. Он входит в спальню и звонко целует меня в живот.

– Как поживают мои девочки? – спрашивает он.

– Ты сегодня в хорошем настроении, – говорю я. Это прекрасно. Все равно придется говорить ему про девятисотдолларовый счет, так что лучше ковать железо, пока горячо. Трехсотдолларовый счет на «Американ-Экспресс» он уже получил – и почти ничего не сказал, – но девятьсот... с этим будет тяжелее.

– Да, – говорит он, – Прекрасное. А что, у нас проблемы?

– Нет, какие проблемы? Просто приятно видеть тебя таким довольным и веселым. Отдохни, поваляйся, а я пока оденусь, и решим, куда поедем пообедать.

Через несколько минут я возвращаюсь в комнату и присаживаюсь к нему под бочок, стараясь не думать о том, что голодные спазмы моего желудка могут раздавить бедного ребенка.

– Я готова, – говорю я, растирая ему плечи и нежно целуя его в шею.

– Эй, – говорит, переходя на тон «мы-сейчас-действительно-будем-трахаться-или-мне-только-показалось». – Ты заразилась моим хорошим настроением?

– Наверное.

Пару минут мы целуемся, потом я отползаю и глажу его по плечу:

– Эндрю... Помнишь, я ходила в «Горошину в стручке» и потратила триста долларов?

– Ага, – говорит он, подвигается ко мне и начинает целовать в правое ухо.

– Ну-у-у, в общем, я, возможно, потратила немного больше.

Он перестает целовать мое ухо и выпрямляется. Хорошее настроение я гарантированно убила.

– Возможно? – спрашивает он.

– Ну-у, э-э-э, хм-м...

– Насколько больше?

Блин. Я так надеялась, что он не спросит. Стаскиваю с дивана афганский плед и накрываюсь с головой.

– Лара, насколько больше?

– Я не зна-а-аю, – отвечает одеяло самым умильном голоском, на который способно.

Эндрю смеется:

– Ну давай говори. Обещаю, не буду сердиться.

– Обещаешь? – тяну я.

– Обещаю, обещаю, давай говори.

Судя по голосу, он явно улыбается, а это означает, что цифра в его голове намного меньше той, которую я ему сейчас назову. Я вытаскиваю из-под одеяла руки и медленно загибаю девять пальцев. Я слышу судорожный вдох и ясно представляю себе, как улыбка сползает с его лица.

– Только, пожалуйста, не говори мне, что это означает девятьсот долларов. Пожалуйста, Лара. Пожалуйста, не говори мне, что ты истратила еще девятьсот долларов на беременные шмотки. Одеяло кивает.

– Лара, ты нас хочешь разорить? Ты понимаешь, что мы сейчас не можем позволить себе такие траты? Ты прекрасно знаешь, что я только начал новое дело, и у тебя будут три месяца без зарплаты.

Его голос срывается, мы оба молчим. Он поднимает с моей головы одеяло и смотрит на меня:

– Ты хоть немного об этом думаешь? Похоже, не думаешь. Похоже, тебе все равно.

Он вздыхает и встает с дивана.

Блин. Плохо дело. Начинаю жалобно поскуливать.

– Мне не все равно, – говорю я. – Просто у меня такой геморрой, а там в магазине была тетка – срок чуть меньше, чем у меня, а выглядела в миллион раз лучше, и... я не знаю, я просто не смогла себя сдержать.

Он смотрит на меня, как будто я пришелец с Марса:

– Какой карточкой ты платила? Обратно под одеяло.

– Ты о ней не знаешь, я тебе не показывала.

– Прекрасно. Просто прекрасно. Барабанит по полу ногой.

– Ну что ж, – говорит он, явно пытаясь придумать, что бы еще сказать. – Я не хочу иметь к этому никакого отношения. Я не буду подписывать чек, я не буду приклеивать марку на конверт, и я не буду опускать его в почтовый ящик. Чек твой, что хочешь, то с ним и делай.

Интересно, это все, что мне присудили, или будет какое-нибудь еще наказание? Потому что если это все, то плохо, но не слишком. Я уж как-нибудь подпишу чек, и приклею марку, и опущу конверт в почтовый ящик, меня не сильно напряжет. Впрочем, этой информацией я с ним делиться не буду.

– Хорошо, – жалобно говорю я. – Я согласна.

– И, пожалуйста, очень тебя прошу, не покупай больше одежды, хорошо?

– Обещаю.

Громко топая, он удаляется в спальню, с треском захлопывая за собой дверь.

Зоя, которая всю сцену пронаблюдала лежа на полу у дивана, поднимает голову и смотрит на меня.

– Ловко ты с ним сегодня, – говорит она, ухмыляясь.

Я достаю с дивана подушку и кидаю в нее.

– Смотри и мотай на ус, – отвечаю я. – Незаменимых у нас нет.

– Ты меня ни на кого не поменяешь, – говорит она. – Я твоя пуся, лапа и зайка. Ты сама мне каждый день говоришь.