Книга Мираж черной пустыни - Барбара Вуд

— Ты имеешь в виду помешательство?

— Эпилепсия не имеет ничего общего с психическими расстройствами. Она не имеет ничего общего с помешательством. И эпилепсия вовсе не то, чего следует стыдиться. Она была у Юлия Цезаря. Ею страдал Александр Македонский.

Валентин перевел злобный взгляд на Роуз.

— Это у него от твоего семейства, — произнес он таким тоном, который шокировал всех. Потом сгреб в охапку безжизненное тело сына, крепко прижал к себе и приложился губами к его волосам цвета грейпфрута, которые были мокрыми от пота. Артур казался таким маленьким и хрупким. «Мой сын. Мой единственный сын, который когда-либо будет у меня».

Когда Роуз потянулась к мальчику, Валентин отступил назад и приказал:

— Не прикасайся к нему!

А Грейс он сказал:

— Я заберу его в Англию. Я покажу его всем специалистам в Лондоне, я поеду на континент, если понадобится. Я потрачу все пенни… — Его голос прервался.

Они наблюдали, как он спускается по ступенькам с веранды, поднимается по тропинке вверх и направляется в сторону дома. Руки и ноги Артура раскачивались при движении, как у куклы. Роуз пошла по другой тропинке, что вела через лес к ее эвкалиптовой роще; она двигалась очень быстро, со стороны казалось, что она летит. Маленькая Нджери бежала трусцой рядом с ней, как щенок, в то время как Мона скрылась в тени веранды, не зная, что ей делать. Затем она двинулась в том же направлении, что и мать.

Оказавшись снова на солнечном свету, Грейс отбросила волосы с лица назад, сделала глубокий вдох и осмотрелась вокруг. Она обвела взглядом маленькую группку домишек под соломенными крышами, которые и были ее миссией. Сзади подошел Джеймс и встал рядом с ней.

— Ты как, в порядке? — спросил он.

— Да.

Он взял ее за руку и крепко сжал в своих ладонях.

— Я задержусь, Грейс, до того момента, пока Валентин не уедет в Англию с мальчиком.

Но она обернулась к нему и сказала:

— Нет, Джеймс. Ты больше не принадлежишь этому месту. Твоя жизнь теперь далеко на западе, Люсиль и твои дети ждут тебя. Ты нужен им больше, чем нам.

— Я хочу, чтобы ты всегда помнила, Грейс, — тихо проговорил он, — если я когда-нибудь понадоблюсь тебе, просто напиши мне хотя бы одно слово и я приеду. Обещай мне это.

Она посмотрела на заходящее солнце и кивнула.

— Давай простимся сейчас, Джеймс. Тебе пора собираться в путь. До Уганды очень далеко.

24

— Вся эта земля, сын мой, все, что ты видишь вокруг и гораздо дальше, принадлежит Детям Мамби и никому другому.

Дэвид сидел и слушал слова матери, которая разговаривала с ним во время приготовления ужина. Два больших батата, завернутых в листья банана, постепенно размягчались под действием пара; зерна проса набухали в кипящей воде и превращались в кашу. Хотя многие женщины в деревне за рекой уже приняли европейский обычай есть три раза в день, Вачера продолжала соблюдать старинную традицию долгого плотного ужина в конце дня.

— Дети Мамби были обмануты вацунгу, — сказала знахарка, — они отказались от своих земель. Белый человек не понимает наших путей. Он видит лес, в котором нет жилищ, и забирает его себе, потому что считает, что здесь никто не живет. Он не понимает, что наши предки жили здесь или что этот лес будет когда-нибудь расчищен для жилищ детей наших детей. Белый человек не думает о прошлом, не думает о будущем, он видит только что, что есть сегодня.

Дэвид с обожанием смотрел на свою мать. Она была самой прекрасной женщиной из тех, что он когда-либо видел. Теперь, когда он приближался к возрасту возмужания и вскоре должен был пройти обряд посвящения в мужчины, он начал замечать, как мужчины и женщины смотрят на нее. У первых взгляд был голодным, Дэвид знал, что мужчины мечтают о его матери и что она часто получает предложения выйти замуж. А женщины смотрели на нее с завистью, потому что тайно завидовали свободной жизни Вачеры, у которой не было мужчины-хозяина. И все относились к знахарке с почтением и благоговением.

Хотя у нее и не было мужа, — лишь только один ребенок, при других обстоятельствах ей следовало бы посочувствовать, Вачера была уважаемым членом клана, потому что она была хранительницей традиций. Дэвид видел, как важные люди приходят в их дом в течение всего года; его детство представляло собой одну бесконечную хронику посещений вождей и старейшин, советовавшихся с его матерью, чередой женщин, раскрывающих перед ней свои тайны и приносящих плату за приворотные зелья и защитные амулеты, мужчин, предлагающих ей себя. Маленькая хижина, в которой жили Вачера и Дэвид, оглашалась воплями отчаяния и смехом Детей Мамби, которые приходили сюда поговорить многие месяцы под многими полными лунами, сменявшими друг друга. Дэвид гордился своей матерью, он готов был умереть за нее.

Но было еще многое, чего он не понимал. Ему было одиннадцать лет, и он нетерпеливо ожидал наступления своего возмужания и знаний, которые оно принесет с собой. Он хотел, чтобы она говорила быстрее, рассказывала больше, бросила свет на темные тайны, которые мучили его молодую душу.

Дэвид приблизился к опасной черте. Он все еще в значительной мере был ребенком, и лишь малая толика мужественности прорезалась в его характере. Но ребенок, которым он был, мечтал поскорее стать мужчиной и боялся, что это может никогда не случиться. Но он был из племени кикую и с завистью смотрел на богатство белого человека: велосипеды, телеграф, оружие. Дэвид Кабиру Матенге страстно желал обладать всеми этими вещами, иметь такую же силу, быть принятым в это элитарное общество. Много лет назад его отец крестил его. Теперь Дэвид принадлежал Господу Иисусу, так говорили вацунгу. И все же он не был им настоящим братом, как они обещали, не был им ровней. Поэтому он был в обиде на них.

— Не надо любить вацунгу, — часто говорила ему мать. — Не надо их уважать, признавать их закон. И все-таки, сын мой, нельзя не принимать их всерьез. Постарайся запомнить пословицу: «Умный человек встречает быка с осторожностью».

— Теперь можем поесть, — наконец сказала Вачера, зачерпывая кашу и раскладывая ее по банановым листьям. — Ты перечислишь мне всех предков до прародителей. Потом мы пойдем в лес, где проходит тайное собрание. Великий человек придет, чтобы поговорить с Детьми Мамби. Ты будешь слушать, Дэвид Кабиру, и запоминать его слова так же, как ты запомнил всех предков.

Ваньиру задержалась в школе допоздна, чтобы помочь мемсааб Памми. Она делала это не из любви к учительнице и не из чувства долга перед школой; девятилетняя девочка всегда искала предлог, чтобы избежать возвращения в деревню вместе с мальчиками, которые шли по той же тропинке, что и она, и жестоко издевались над ней по дороге.

Она совсем не боялась их; Ваньиру не боялась ничего. Кроме хамелеона, которого опасались все кикую. Причина была в ее матери, которой приходилось так много и тяжело трудиться, чтобы быть уважаемой женщиной, и платья Ваньиру, изорванные или запачканные руками мальчишек, доставляли ей большое огорчение.