Книга Шесть черных свечей - Дес Диллон

Айсе было лет двенадцать, и если ее и насиловали, то разве что через окно. Ее кавалер, например, и на пушечный выстрел не мог приблизиться к их входной двери из-за ее старенькой маменьки-святоши, что уж тут говорить о настоящем насильнике с безумным взором.

Алиса выбежала на улицу и сразу увидела, как какой-то тощий детина прошмыгнул за дома. Глаза у него были выпученные и совершенно белые, словно без радужки. С той стороны домов на некотором расстоянии проходила железная дорога. Алиса пыталась составить в уме примерное описание злоумышленника, когда кто-то внезапно схватил ее сзади за руку. Душа у Алисы ушла в пятки. Вся дрожа, она обернулась и увидела Глухонемого.

— Туда… он убежал туда, — пролепетала Алиса.

Глухонемой побежал вслед за бродягой. Ему удалось догнать бродягу, и до Алисы донеслись звуки ударов, и стоны, и треск ломающихся веток. Затем она увидела, как бродяга пытается перелезть через забор, стараясь попасть Глухонемому ногой в лицо, а Глухонемой держит его за эту самую ногу и не дает перелезть. Ведь стоило бродяге добраться до железной дороги — и все, лови ветра в поле. Несколько минут — и ищи-свищи.

Тут мимо Алисы пробежала толпа мужчин, дыша алкоголем и тем особым запахом литейки, который ни с чем не спутаешь. Видимо, Глухонемой почувствовал сотрясение грунта, как-то замешкался, и тощий детина вырвался, перевалился через забор и исчез из поля зрения. Глухонемой застыл на месте, стараясь сообразить, что происходит. Тут толпа мужчин и накинулась на него. Под страшными ударами башмаков с подковами Глухонемой завизжал как свинья, которую режут.

Алиса стала кричать, что это не он.

— Это не он, это все здоровенный тощий парень! Не бейте его, не бейте! Это не он, это здоровенный тощий парень…

Она видела темные умоляющие глаза Глухонемого, и траву, и блестящие стальные подковки на башмаках, слышала звуки ударов, и стоны, и слова «мы тебе покажем, мерзкий извращенец». Тут она лишилась чувств.

Когда Алиса пришла в себя, Глухонемого уже увезли в больницу.

На следующей неделе она прогуливалась по улице одна и видела Глухонемого и другой большой грузовик, на который грузили всю его новую красивую мебель.

Глухонемой и его жена вышли из дома со своей злющей собакой на поводке. Люди глядели на них из-за дверей и занавесок. Улица была пуста, как в сочельник. Алиса оперлась на забор. Прежде чем забраться в грузовик, Глухонемой и его жена кинули прощальный взгляд на улицу. Грузовик тронулся с места и остановился. Алиса плакала. Глухонемой вылез из кабины грузовика, подошел к Алисе, погладил по голове и поцеловал в затылок. Потом он улыбнулся, повернулся и пошел прочь. Фургон свернул за угол, и Алиса больше никогда не видела Глухонемого.

В тот вечер Алиса прогуливалась с Джонни Гроганом. Когда пришла пора вернуться домой, они остановились у решетки забора и Джонни попытался поцеловать Алису. Она оттолкнула его, и рука парня ненароком коснулась ее груди. Алиса бросилась бежать и перешла на шаг, только когда добралась до Тяп-ляпа. Достаточно было взглянуть на ее лицо, чтобы понять: что-то случилось.

Миссис Галлахер остановила ее и спросила:

— Что с тобой, Алиса?

— Этот мальчишка пытался потрогать меня за грудь.

— Какой мальчишка?

— Джонни Гроган.

— Вот ведь маленький негодяй.

Миссис Галлахер проводила Алису до дома и сказала на прощанье:

— Прямо сейчас иди и расскажи все своей маме.

Миссис Галлахер с достоинством удалилась, а Алиса решила ничего не говорить Старой Мэри. Есть вещи, о которых просто невозможно рассказывать матерям.

К исповеди Алиса тоже решила пока не ходить. Священники прекрасно знали Старую Мэри и Алису и были с ними на дружеской ноге. Конечно, они хорошо знали Алисин голос. Старая Мэри делала уборку в доме священников и порой заваривала им чай.

Месяц спустя в церковь приехала миссия из нескольких священников. Алиса терпеливо ждала. Бремя греха тяготило ее, и ей казалось, что прошли годы. Как-то она пришла в церковь и услышала, что исповедником сегодня отец О’Грейди. Это имя попалось ей впервые. Наверное, один из миссионеров, подумала она, и прошла в исповедальню, чтобы наконец сбросить с себя груз греховности.

— Благословите меня, отец, ибо я согрешила, — тихо произнесла она. — Уже прошло три месяца с моей последней исповеди.

— Три месяца, юница?

— Да, отец.

— Продолжай, — сказал исповедник.

Алиса помолчала и, сделав над собой усилие, выдавила:

— Я согрешила и не знаю, как сказать об этом.

— Говори, дитя мое, просто расскажи мне обо всем и ни о чем не думай.

Алиса набрала в грудь побольше воздуха и совсем тихо пролепетала:

— Я была на прогулке со своим парнем, и он схватил меня за грудь.

— Ты была со своим парнем и тебя охватила грусть? Почему? — ласково спросил священник.

Алиса не поняла, о чем это он, но постаралась хоть что-то сказать в свое оправдание:

— Понимаете ли, отец, было темно.

— Ну так что же? Почему именно тебя охватила грусть? Говори дитя мое, говори.

— Не грусть, отец, а грудь. Потрогал за грудь.

— Ты подразумеваешь сосцы, дитя мое?

— Да, отец. Сосцы.

— Иди домой и немедленно обсуди происшедшее со своей матерью. Ты меня слышишь?

— Да, отец.

— Еще что-нибудь?

— Нет, отец.

— Три раза прочтешь «Аве, Мария» и один раз «Отче наш».

— Да, отец.

— Отпускаю тебе грехи твои, во имя Отца и Сына и Святого Духа.

— Прости мне, Господи, мои прегрешения. Впредь, с помощью Божией, обещаю блюстись. Аминь, отец.

— Аминь, дитя мое.

Алиса вышла из исповедальни и опустилась на колени, чтобы отмолить наложенную епитимью. Когда она поднялась, перед ней стоял отец Манн.

— Какая ты ужасно бледная, Алиса, — сказал он. — Где ты была?

— Я исповедовалась, отец Манн.

— Кто тебя исповедовал?

— Думаю, кто-то из отцов-миссионеров.

— Отцов-миссионеров?

— Его зовут отец О’Грейди.

Отец Манн издал низкий вежливый смешок.

— Он новый викарий, а вовсе не отец-миссионер. Он впервые на исповедях. Быстренько беги и поставь чайник на огонь. Мы будем через полчаса.

Выходя из церкви, Алиса встретила Айсу, рассказала ей всю историю, и они чуть не померли со смеху.

— Ой, что-то не хочется мне видеть нового священника, — пожаловалась Алиса.

— Не будь дурой, он тебя и не узнает, — заверила ее Айса.