Книга Миллионер из подворотни - Татьяна Корсакова

Очутившись в спальне, он уложил Симу на кровать, стянул с нее джинсы и рубашку. Вопреки тайным опасениям, вид полуголого женского тела не произвел на него должного впечатления. Гораздо больше его заинтересовало пустующее спальное место рядом с Симой. Илья широко зевнул. Вообще-то, он еще собирался загнать машину в гараж, принять душ и почистить зубы, но вдруг решил, что все это может подождать.

Илья уснул еще до того, как его голова коснулась подушки.

Сон был страшным и очень реалистичным. Теперь ей часто снились страшные сны. Сима проснулась в холодном поту. Вокруг была кромешная тьма, лишь самую малость разбавленная зеленым свечением электронных часов.

2 часа 45 минут…

Рядом раздался храп. Сима ойкнула и села – где она, кто с ней?! Сонный мозг отказывался работать. Она помнила, как вышла из больницы, как села в машину Ильи, а дальше в памяти зияла огромная прореха. Нужно сосредоточиться. Илья сказал, что отвезет ее домой. Значит, она дома? Тогда кто это храпит?

Внезапно храп смолк. В темноте совсем рядом с Симой послышался какой-то шорох.

Господи! Она не дома! У нее дома просто некому храпеть! И не у Инки, потому что у Инки храпеть может только Гора, а он вчера улетел в Рим. Господи, господи!..

Сима попыталась сползти с кровати, но запуталась в простынях. На талию легла тяжелая, горячая ладонь. Женщина придушенно всхлипнула, забилась, отталкивая от себя чужие руки.

– Тише. – Голос был до боли знакомым. – Да прекрати ты лягаться!

Щелкнул выключатель – комнату заполнил оранжевый свет ночника.

По инерции она еще несколько секунд барахталась, хотя где-то на подсознательном уровне понимала: никакой опасности нет.

– Все? Успокоилась? – спросил взъерошенный, заспанный Илья.

– Ты? – Сима натянула простыню до подбородка.

– Я. – Илья схватился за ускользающий край простыни.

– Что ты делаешь в моей постели? – Она раздраженно дернула простыню на себя.

– Маленькая неточность. Это ты в моей постели, а не я в твоей. И мы ничего такого не делаем. Мы спим. И все. Никакой аморалки.

– Тогда убери руку.

– Откуда?

– С моей талии.

– Ой, да пожалуйста, с превеликим удовольствием, – с неожиданным послушанием отозвался он.

– Что ты делаешь?!

– Ничего особенного, перекладываю свою руку в другое место.

– Илья!

– Что?

– Это моя грудь!

– Да? Прости, я спросонья не разобрался.

– И хватит все время стаскивать с меня простыню!

– Во-первых, не все время, а последние двадцать секунд, а во-вторых, я замерз. Ой, какая ты…

– Да убери же наконец руки!

– Не могу, я их отогреваю.

– Отогревай их где-нибудь в другом месте! Ну пожалуйста! Мне щекотно!

– Щекотно? У тебя какая-то парадоксальная реакция на ласки.

– Это ласки?!

– Это еще не ласки, но если ты все-таки перестанешь брыкаться…

На сей раз Симе абсолютно ничего не снилось. Она просто спала, но даже сквозь сон ощущала тяжесть мужской ладони на своем животе.

Они отключились почти сразу, как только все закончилось. Не было ни трудных разговоров, ни сожалений, ни самокопаний. Было легко и естественно. Сима проснулась от громкого воробьиного чириканья и несколько минут лежала с закрытыми глазами, вспоминая события минувшей ночи и не находя в себе сил расстаться с этими воспоминаниями.

Чуть слышно скрипнула половица.

– С добрым утром!

В джинсах и свежей рубашке, гладко выбритый, с зачесанными назад влажными волосами и белозубой улыбкой, он выглядел как мужчина с обложки глянцевого журнала – олицетворение силы, мужественности и уверенности в себе.

– Привет. – Ей вдруг стало страшно неловко, захотелось с головой спрятаться под простыню. Ее физиономия – всклокоченные волосы, синяк на пол-лица, – пожалуй, тоже сгодилась бы для какого-нибудь криминального журнала как иллюстрация к статье о жертвах домашнего насилия.

Илья застиг ее врасплох. Ее сонная полуобнаженность на фоне его небрежной элегантности выглядела неуместно и как-то даже вульгарно. И синяки, и ссадины, и оцарапанная его щетиной кожа, и предательский испуг в глазах, и глупое желание выглядеть привлекательнее, изящнее, увереннее – все это так нелепо…

Сима изобразила нечто похожее на улыбку, старательно и нарочито неспешно завернулась в простыню. Она сражалась со своим волнением, со своими мимическими мышцами, с непослушной простыней и все это время чувствовала на себе внимательный изучающий взгляд.

Господи, как же легко все было ночью! Темнота, прикосновения…

И как тяжело сейчас! Дневной свет, оценивающий взгляд и чувство собственной ущербности.

– Ты извини… Мне нужно… Я в душ! – Путаясь в простыне, она бросилась к двери в ванную.

Илья с разбегу плюхнулся на кровать, закинул руки за голову и задумался о странностях женской психологии. Сегодня ночью у них все было просто замечательно, легко и естественно. И после секса они не старались ничего анализировать, рефлексировать и мучиться угрызениями совести по поводу случившегося. Они восприняли все как данность.

А утром что-то изменилось. Он проснулся рано. Вернее, его разбудило предвосхищение чего-то очень хорошего и очень важного.

Сима спала, свернувшись калачиком, подсунув сложенные ладони под левую щеку. Ужасного кровоподтека не было видно. Это хорошо, потому что при виде меняющего цвет, словно хамелеон, синяка Илью охватывало бешенство и он начинал сожалеть, что не убил того скота.

Примерно то же Илья испытывал, стоя перед стеклянной дверью, ведущей в реанимационную палату, и глядя на своего сына, неподвижно лежащего на больничной койке, видя, как к худенькой ручке тянется трубка от флакона с каким-то лекарством, а рядом ждет своей очереди другой точно такой же флакон.

Северин стоял, одетый в зеленую хирургическую робу, с марлевой маской на лице, сжимал кулаки в бессильной ярости, плакал и боялся, что вот сейчас Сима обернется и узнает его и, может быть, даже прогонит. А он не хотел уходить. Он хотел быть рядом, когда его сын откроет глаза.

За право по несколько минут проводить перед закрытой стеклянной дверью Илья пообещал сделать в отделении ремонт. Заведующий, щуплый, постоянно чем-то озабоченный мужчина, согласился сразу.

– Я проработал в этой больнице двадцать пять лет, и за это время не было ни одного мало-мальски приличного ремонта, – сказал он, обдумав предложение Ильи. – Значит, договоримся так: мы будем держать вас в курсе малейших изменений в состоянии здоровья мальчика и обеспечим некоторую свободу перемещения по отделению, а вы нам сделаете ремонт и поменяете сантехнику. Идет?