Книга Могила для 500000 солдат - Пьер Гийота

— У тебя есть невеста?

— Да, господин генерал.

— Она работает?

— Да, господин генерал.

— Где?

— В баре, официанткой.

— Проститутка?

— Нет, господин генерал.

— Ты уже спал с ней?

— Господин генерал…

— Ты думаешь, ты у нее первый?

— Я только целовал ее, господин генерал.

— В пизду?

— Господин генерал, разрешите мне уйти.

— Ударь меня. Не бойся. Задуши при мне этого болвана полковника, я присвою тебе его чин, отдам тебе его пистолет и его жалование. Иди, найди его и убей. Убей. Убей. Вот ты дотронулся до него, ах, как воняет его клопиная кровь. Теперь задуши его. Руками. Бедрами. Ты придешь на похороны. Стой рядом со мной, и когда его вдова, покрытая облаками и черной кровью, опустив ладонь на кропильницу, спросит меня с налившимися кровью глазами о том, как погиб ее муж, ты громко пернешь. В церкви священники повешены на крюках со скотобойни. Она говорит: «Генерал, пойдемте со мной, мы разобьем на берегу флакон со спермой, который я храню со дня моей свадьбы. Скажите мне, ваши солдаты привезли на родину сперму моего мужа? У нас у каждого по флакону: я храню его сперму, он — мою…»

— Господин генерал, вы обещали мне выписать талон.

— Подождешь, у меня нет больше ни бумаги, ни ручки. И потом ты мне больше нравишься с этим пятном на ляжке. Можно подумать, что ты кончаешь чернилами, как спрут. Оберни твои щупальца вокруг моей шеи, вокруг моих бедер, сожми и согрей мою голову в своем клюве. Ну же, я умер, люби мертвого, кто тебя осудит за это?

Солдат пятится к двери.

— Ладно, уходи, собирай свои вещи, ты переведен на шахты Аи-Саада.

— Господин генерал, не делайте этого. Если я погибну, моя невеста умрет.

— Дурак. Она упадет в объятья другого. В мире, в барах полно красивых, стройных, мускулистых парней. Один из них очарует, обнимет, соблазнит, поймет ее и сделает своей рабыней. Для него она будет торговать своим телом на улице; она стоит, дрожа, как сука, у стены уборной, между ее губами и губами парня пенится слюна, их языки соприкасаются, цепляются друг за друга…

Солдат выходит, бежит по вестибюлю, потом по галерее КП, крича: «Генерал сошел с ума!»

Стражники хватают солдата, но генерал, выйдя из кабинета, бросается на них с расстегнутой ширинкой, он трется отвердевшим членом об их брюки, о приклады их винтовок; полковник в пункте связи говорит по телефону, на столе радист комкает сообщения.

— Полковник, смотрите, что генерал…

— Сохраните это сообщение, я сам оповещу штаб.

Он слышит крики генерала, быстро выбегает на галерею, оттаскивает генерала от солдат, которые уже начали бить его:

— Оставьте его, эти приступы у него с детства. Я его знаю, это скоро пройдет.

Генерал, подбородок и грудь покрыты пеной, снова бросается на солдат, полковник застегивает ему ширинку:

— Пойдем, Костас, я отведу вас в вашу комнату…

Генерал молчит, широко раскрыв глаза; солдаты, в руки и плечи которых он вцепился, стоят неподвижно; с крыши галереи взлетает журавль, генерал видит его бледное отражение на солдатской каске, он вздрагивает, кладет ладонь себе на лоб, опирается на плечо полковника:

— Вы знаете, что раньше я любил открыто и честно, лишь любовь связывала меня с жизнью. В сперме и слюне всех этих мальчиков, этих солдат утонули мой разум и сердце.

— Всем разойтись; пойдемте, Костас. Ты, бегом на кухню, принеси генералу отвар вербены. Быстро.

— Все эти солдатики — наши рабы, они служат не родине, а своим офицерам.

— Не разговаривайте, Костас. Обопритесь на мою руку. Пойдем. Завтра я прикажу арестантам убить этих журавлей.

— Нет. Солдаты взяли этих птиц под свою защиту. Они поставят того, кто ранит хоть одну птицу, на четвереньки…

Солдаты не слушают, уходят. Генерал поворачивает голову, они неспешно расходятся по своим постам, прислоняются к стенам КП, ремни спущены на бедра:

— Костас, не смотрите на них. Это все шпана.

— Таких я люблю больше всего: воров, сутенеров, проституток, предателей, алкоголиков, сирот, лишенных невинности в одиннадцать лет…

— Костас, вы начинаете снова…

— Вы знаете, что этим утром я послал в главный штаб просьбу о вашем повышении?

— Благодарю вас, господин генерал.

— В воскресенье, если позволят погода и обстановка, я охотно съезжу с вами и вашими детьми в Лутракион искупаться: пляж там хорошо охраняется, мы разденемся в кустах олеандра.

— Я буду счастлив… мой младший сын останется в лагере, Эмилиана обещала дать ему урок живописи.

— Просьба о повышении отправлена по радио утром, перед построением.

— Генерал, Эмилиана привязана к нему, она находит у него талант… Но я буду с двумя другими сыновьями.

— Что поделаешь… они уродливы, как и вы. Их кожа груба, у них нет ни задницы, ни воображения, ни слюны, вместо спермы — желчь…

Полковник опускает глаза.

В кабинете полковник смотрит в окно на пустынный двор: солдаты ушли с радистом, остались лишь следы провода на песке; генерал оборачивается с громким смехом, обнимает полковника за талию, потом отпускает:

— Костас, вы опять теряете голову.

— Я хотел бы потерять ее между ног красивого мальчика.

— К вам приведут солдата, сочинившего про вас песню. Я дал приказ отыскать молодого Кмента.

— Вы становитесь славным сводником, полковник; знаете ли вы, что приехав на остров я страстно влюбился в Сержа? Но теперь я его ненавижу. А все же, какая грация, какая нега, какой пыл… но его сперма не для меня, я почувствовал это сразу, как только его увидел: чересчур прозрачная, чересчур одухотворенная, кровь, слезы. Я предпочитаю сперму тяжелую, горячую, молоко, возбуждающее к жизни, сперму, с которой можно играть, накручивать на палец, ощущать ее дрожь на губе.

— Господин генерал, я вам больше не нужен, я ухожу. В полдень нужно отправить два взвода на разминирование.

— Делайте что хотите, но я хочу немедленно видеть солдата и знать, что Кмента ловят. У нас есть десять пленных, привезенных из Тифрита позавчера. Отвезите их на грузовике за пределы города, и пусть новобранцы их расстреляют.

— Есть, господин генерал. Прекрасный способ приобщения к войне.

— Идите.

Полковник уходит. Генерал неподвижно уставился в кафельный пол кабинета.

… В этом доме раньше был бордель; девушки развешивают грязные лохмотья на нижних ветвях эвкалиптов, раскаленное солнце жжет их раскрытые вагины; они смеются, плачут, повиснув на плечах солдат, те щекочут их между ног; некоторые солдаты, возбужденные их ласками, кончают в штаны на лестнице, ведущей в комнаты; они стоят неподвижно, дрожат, сжимая пальцами намокшую ткань между ног. Девушка обнимает обалдевшего солдата, ласкает его, заводит в комнату, падает на кровать, увлекая за собой солдата, вставляет его набухший член в свою всегда открытую, горячую, дубленую, зияющую пизду.