Книга Идиотам просьба не беспокоиться - Тибор Фишер

В данной конкретной очереди источником раздражения был молодящийся дяденька-металлист (длинные волосы, черная косуха), стоявший непосредственно перед Мирандой. Закипая от злости, она наблюдала, как он лениво и вяло роется у себя в сумке; и при этом он вовсе не торопился выкладывать содержимое своей корзинки на кассу. Его сосредоточенные копания задержали процесс расчета, наверное, секунд на сорок, самое большее – на минуту, и Миранда мысленно согласилась, что она никуда не торопится и что эта потерянная минута ничего не решит в ее жизни, но ее все равно раздражал этот тормоз. Чтобы совсем уже не психануть, она принялась изучать ассортимент кондитерских ингредиентов, выставленных у кассы. Ананасовый порошок. Порошок?!

Он был репортером; специальным корреспондентом для какой-то специальной газеты, и занимался он темами специфическими. Его серьга и татуировка опоздали лет этак на сорок в смысле провозглашения его бунтарем, аванпостом самоуправления (в конце концов в наше время налоговые инспекторы с непропирсованными сосками уже почти все вымерли). Вполне может быть, что обстановка у него в кабинете подобрана так, чтобы это не было похоже на кабинет; может быть, он работает на какую-то дизайнерскую компанию, или на фирму звукозаписи, или – еще того хуже – на агентство по связям с общественностью. Но денежка регулярно поступает на счет раз в неделю, и голоса, которые говорят ему, что делать, не звучат у него в голове, а приходят извне.

Пока его покупки медленно проползали мимо кассы, он просто стоял и смотрел в пространство. Он не раскладывал их по пакетам, а кредитную карточку соизволил достать только тогда, когда кассирша назвала общую сумму. Больше всего раздражало то, что он даже не понимал, что он кого-то там бесит. Наоборот. Он искренне верил, что проявляет внимание к окружающим. Можно представить, как сильно он переживал, что правительство почти ничего не делает в плане помощи слаборазвитым странам. Его волновал уровень жизни в стране. Он беспокоился за малоимущих граждан. Вне всяких сомнений, он выступал против жестокого обращения с животными. И хотя у него из сумки торчала пачка каких-то неопознанных сигарет, он наверняка был озабочен проблемами загрязнении окружающей среды в глобальном масштабе. А вот что его совершенно не волновало, так это покупатели в очереди за ним.

Именно это и раздражало, что он не считал себя человеком, которому наплевать на других. Он полагал себя искренним другом вселенной. Сострадание и участие, готово к немедленному употреблению круглосуточно семь дней в неделю. Если бы он специально старался бесить окружающих, это было бы еще терпимо; она могла бы ему отомстить, оставаясь спокойной и невозмутимой. А так она прямо дымилась от злости.

У Миранды было в запасе несколько матерных выражений специально для данного случая; однако она не хотела вступать с ним в дискуссию, дабы не поощрять его мнения о себе как о борце за права человека, подвергаемого несправедливым нападкам со стороны истеричных эгоистов. Точно так же, как свет – это одновременно волны и частицы, так и человек может быть одновременно правым и неправым; старый холодильник и кенгуру – два в одном.

Откуда берется это навязчивое стремление быть не таким, как все, желание выделяться из общей массы? Миранда всегда недолюбливала репортеров, но в основном из-за их застенчивости, из-за неумения рисковать, а вовсе не потому, что считала профессию журналиста тупой или скучной. Молодящийся дяденька-металлист не хотел, чтобы его принимали за банального работника на окладе. Он полагал себя свободным художником. Творческий человек с богатым воображением, генератор оригинальных идей, а не какой-то конторский служащий, который отвечает на телефон. Лакей Большой Обезьяны, необузданный творец с богатым опять же воображением, играющий с красками, словами или сенсациями, а не потрошитель рыбы, сидящей рядом с другими, ничем не приметными потрошителями рыбы в одинаковой униформе, и делает свою вонючую, безрадостную работу, которая не может быть интересной просто по определению. Работать на Обезьяну – это, конечно, весьма увлекательно, но это еще не значит, что ты чем-то лучше других. Молодящийся дяденька-металлист думает, что искусство можно разбрызгивать, как лосьон после бритья. Старая лодка. Старый баркас.

А ее собственная погоня за славой? То же самое, разве что под другим углом. Зачем ей? Почему она вдруг решила, что в конце, за финишной чертой ее ждет награда? Неужели это действительно важно, заметят ее или нет? Неужели бурные аплодисменты сделают ее жизнь более настоящей? И имея в виду, что публика в массе своей определенно страдает отсутствием вкуса, стоят ли что-нибудь эти аплодисменты?

– Вот, скажем, слава: это хорошо или плохо? – спросила она у мужчины в очереди за ней.

– Я бы сказал, хорошо… потому что почти невозможно добиться славы, если у тебя нет денег.

Хороший ответ. Миранда принялась распихивать по пакетам свои покупки. Молодящийся металлист был все еще здесь – копался со своей сумкой на краю кассовой стойки, только место занимал. Теперь он нацепил темные очки а-ля эскадрон смерти. Для того, надо думать, чтобы выглядеть круче. Но даже при темных очках он источал не больше угрозы, чем намокший бумажный пакет. Если ты хочешь казаться крутым и прибегаешь для этого к помощи вспомогательных средств, ты тем самым заранее расписываешься в собственной несостоятельности; минимальные требования к системе – уметь смотреться крутым без темных очков. Или, может быть, все объясняется еще проще: поскольку теперь так принято, что темные очки – это круто, то каждый придурок уже не выходит из дома без темных очков, дабы оправдать коллективные ожидания и не прослыть придурком.

Она не помнила, носил ли Ли темные очки. Но, с другой стороны, Ли и не был крутым. Маленький, щупленький, с уже намечающейся ранней лысиной и разными возрастными болячками – хотя ему было только чуть-чуть за двадцать, – он был, наверное, самым скучным из всех знакомых Миранды, и, кстати сказать, совершенно от этого не страдал. Но он был единственным наемным убийцей, кого она знала лично.

Они познакомились, когда она работала официанткой в бистро, где Ли был шеф-поваром, что означало, что он самолично измельчал овощи для рагу и салатов. Он несколько не дотягивал до уровня хрюкотающего продавца с Оксфорд-стрит, потому что все-таки употреблял одно членораздельное слово – «да», – которому в соответствии с ситуацией придавал интонацией одно из трех выражений: удивления, согласия и агрессивной неприязни. Однажды, во время обеденного перерыва, Миранда сидела, читала газету и вдруг заметила, что Ли стоит к ней значительно ближе, чем это было необходимо для того, чтобы вскрыть пакет с чипсами. Обычно подобную позу мужик принимает, когда собирается пригласить тебя на свидание. Но Ли ограничился только тоскливым взглядом на отсыревшие чипсы. Момент прошел и больше не повторился.

А через несколько месяцев Миранда узнала, что Ли арестован за убийство двоих инструкторов по стрельбе из лука, которых он застрелил, когда они пили чай в какой-то кафешке в Ипсвиче. Она специально пошла на суд, чтобы убедиться, что это тот самый Ли, а не какой-то другой, и таки убедилась. Зевая, он выслушал приговор: два пожизненных заключения за убийство двоих людей, с которыми он никогда не встречался раньше, которые не сделали ему ничего плохого и ничем его не обидели и которые, как оказалось, были вовсе не теми людьми, которых его подрядили убить. Помимо того, что он сам проявил полную некомпетентность, так его еще и подставил его же заказчик, который – минут за пять до того, как Ли достал пистолет и прикончил ни в чем не повинных людей, – позвонил в полицию и сознался, что нанял Ли, чтобы тот грохнул двоих его соседей, совершеннейших дятлов, которые жутко его доставали одним своим существованием, но теперь передумал. Еще одно подтверждение недовых старых лодок.