Книга Страсть и скандал - Элизабет Эссекс

От радости и облегчения на Катриону нашло оцепенение. Но страх не покинул ее. Где мог быть сейчас Беркстед? Неужели все еще ищет их?

— Приходили новые люди, их темные силуэты смутно вырисовывались на фоне оранжевого сияния. Солдаты из казарм. Слуги, жители гарнизона. — Но они держались в стороне, не нарушая их оцепенелого молчания. Дети окружили Катриону. Она не помнила, долго ли они стояли вот так, маленький островок посреди людского моря. Островок сирот.

И тут ее поразила эта мысль — теперь они все осиротели! Кроме нее, у детей больше никого нет.

И еще она услышала шепот. Намеки.

— Люди заговорили. Я услышала, как они говорили: «Я сама его видела. Его нашли в саду. Мисс Роуэн, сказал он. Застрелила его! Застрелила их всех, вот что он сказал! Он сказал, что мисс Роуэн стреляла в него». Я не хотела слушать дальше.

И говорить она тоже не хотела. Какая разница: что бы она ни сказала, как бы ни стала защищаться, все бесполезно. Обвинения Беркстеда — это только начало. Она слишком часто видела, какой злобой вспыхивают его глаза, чтобы понимать, что за характер у этого человека. Слова, которые он кричал Алисе, до сих пор звучали у нее в ушах.

Он был хитер и беспощаден как шакал. Это его собственные слова. И ей действительно понадобятся друзья. А у нее только один друг. Катриона взглянула на Томаса Джеллико, чтобы прочесть в его спокойных зеленых глазах обещание.

— Тогда я пошла к вам. Только вас уже не было. Сейчас это кажется логичным — то, что вас не было, — но тогда я едва могла дышать, не то что думать.

Пора ей оставить эту мысль. Хватит терзать себя сожалениями.

— Нет, — возразил Томас. — Я был там, на пожаре. Искал тебя. Избил Беркстеда в кровавую кашу.

— Правда? Спасибо.

— Нет. Не благодари меня. Мне не следовало этого делать. Не сделай я этого, он бы, возможно, заговорил. Сказал бы мне, где ты. И я мог бы…

— Вы могли бы погибнуть, если бы пошли меня искать, — закончила за него Катриона. — Сомневаюсь, что вы смогли бы выбраться из горящего дома, если бы туда вернулись. Мы едва сумели. — Обожженные легкие потом болели целый месяц. Многие дни она не могла глубоко дышать из-за саднящей боли в горле. Почти не могла разговаривать. Никто из них не мог. Катриона не слышала, чтобы Алиса с тех пор сказала хоть слово.

Леди Джеффри обняла Катриону.

— Моя дорогая мисс Кейтс, то есть мисс Роуэн! Не важно, как вас зовут. Важно, что вы поступили правильно: вывели детей и обеспечили им безопасность. А теперь и вы в безопасности среди нас. Будьте в этом уверены.

Но лорда Джеффри было не так легко растрогать.

— Эта девочка, Алиса, может подтвердить все, что вы рассказали?

— Да, но герцогиня — мать лорда Саммерса, герцогиня Уэстинг — сказала, что не позволит этому случиться.

Нельзя сказать, чтобы властная старуха не похвалила Катриону.

«Я благодарю вас за то, что вы вернули мне внуков, — сказала тогда герцогиня. — Мы вам исключительно обязаны. И мы готовы отплатить вам так, как подобает. Щедро отплатить. При одном условии». — «Как вам будет угодно, ваша светлость». — Катриона была готова на все ради этих детей — кроме них, у нее не было родни. — «При условии, что вы никогда, никогда не станете разглашать то, что рассказали мне. Ни единой живой душе. Никому! Даже властям. Никогда. Я вам помогу. Помогу вам исчезнуть. Вы получите новое имя. И дам вам денег. Но я не хочу, чтобы эта мрачная история выплыла на свет Божий. Но если это произойдет, мисс Роуэн, я буду знать, кто в этом виноват. И буду обвинять. Я придам силу их обвинениям. Скажу, что вы признались мне в своих преступлениях. Я скормлю вас волкам. Или помогу вам. Если будете держать рот на замке».

Это был такой болезненный удар, что Катрионе показалось, будто ее тоже настигла пуля. Душераздирающая боль была жива до сих пор, скрываясь под личиной непоколебимого и доброжелательного спокойствия мисс Анны Кейтс. Катриона пыталась загнать эту боль в самый дальний уголок души, но ее страдания становились только сильнее.

Но Катриона сказала, что ради них готова сделать что угодно, и молчала. Она исчезла. Но Томас Джеллико, он же Танвир Сингх, отыскал ее. И не только он, а еще и Беркстед.

— Моя дорогая мисс Роуэн, — мягко укорила ее леди Джеффри. — Даже герцогиня не может быть выше закона.

— Надеюсь, вы простите, миледи, если я скажу, что мой жизненный опыт свидетельствует об обратном. Вдовствующая герцогиня Уэстинг приходится двоюродной сестрой королю, у нее в изобилии и денег, и власти. Она может поступать так, как захочет. А я должна делать то, что захочет она.

Томас, похоже, понял ее.

— А вдовствующей герцогине хочется, чтобы весь мир думал, будто лорда Саммерса убила обезумевшая дальняя родственница его супруги. Лишь бы не признавать правду, что это леди Саммерс убила мужа, а потом была застрелена любовником.

Катриона кивнула. Какое-то ощущение — должно быть, облегчение от того, что ее наконец поняли, признали ее правду в конце концов, — разлилось в ее душе долгожданным теплом.

— Да. И она была права. Потому что, пока этой истории верят, Алисе ничто не угрожает.

Лорд Джеффри возмутился:

— Это страна, где правит закон. Никто, даже ее светлость, не может встать выше закона и требовать от других того же.

Томас смотрел на дело с практической стороны.

— Катриона, она просила тебя признать вину официально? Ты что-нибудь подписывала?

— Нет. Я просто согласилась взять все на себя.

— Каким образом ты должна была блюсти договор?

— Хранить молчание. Никогда не разглашать мою историю. Не пытаться обелить себя. Ее светлость настояла, чтобы я взяла другое имя. Сказала, что новая личность — это то, что мне нужно. Будет даже лучше, чем прежняя. — Тогда Катрионе очень понравилась эта мысль. Тогда она еще питала слабую надежду на то, что сможет начать сначала. — Итак, герцогиня дала мне новое имя и деньги. И рекомендации. Это она рекомендовала меня леди Гримой в Париже.

— В Париже? — Темно-зеленые глаза Томаса загорелись — он понял. — Конечно же! Письма. Когда вы там учились.

— Письма? — К удивлению Катрионы, он знал, что она училась в Париже. Но в конце концов об этом, должно быть, слышали все, кто был в тот вечер на приеме у полковника Бальфура. Однако о письмах она никогда не говорила. Но он был хитер и проницателен, этот Томас Джеллико. Он воровал тайны доброй половины Пенджаба и увозил их на юг, продавая совсем в другой части Индостана. И сейчас он не сводил с нее проницательных зеленых глаз, так будто собирался поведать об одной из этих тайн.

— Я их сохранил, твои письма! Те, которые ты оставила в своем ранце, когда убежала, чтобы не тратить день, точнее — ночь. И ты действительно спасла их в ту ночь — этих бедных детей. Да, Кэт, ты это сделала. И ты направилась в Париж, в свою школу при монастыре, чтобы найти там убежище. Умная девочка. Очень умная. — Его голос потеплел — не от восхищения ли? И он улыбнулся ей так, как улыбался в Индии. Широкая улыбка легла на его красивое лицо, как коварная кривая турецкая сабля, и в уголках зеленых глаз собрались морщинки.