Книга Путь Волка - Эрик Найт

Гонсалес покачал головой и отвернулся, осторожно укладывая свою больную руку.

— Ну да, вам, офицерам, всегда самая лучшая работа достается.

Валентайн проснулся посреди ночи и заметил на ступеньке лучик света. В тусклом свете, сочащемся из кухни, он увидел Молли, осторожно спускающуюся в подвал.

— Дэвид? — прошептала она.

— Я здесь, — едва слышно ответил Волк.

— Нет, здесь, — ответил Гонсалес.

— Заткнись, ты! — сказал Валентайн, бросая в своего разведчика подушкой.

— Я хотела поговорить с тобой, прости, Гонзо, — сказала она.

Гонсалес со стоном опустил ноги с кровати и натянул штаны здоровой рукой.

— Я как раз вспомнил, что давно не встречал рассвет. Не очень-то шумите, пока разговаривать будете.

— Спасибо, Виктор, — серьезно сказал Валентайн.

— Ты мне должен. Увидимся за завтраком.

Молли свернулась клубочком рядом с Валентайном. Он поцеловал ее, благодаря за сюрприз.

— Ты хотела поговорить? — спросил он.

— Хотела, — ответила она, — но уже не хочу. Давай спустимся в подвал. Там темно и можно немного пошуметь. Совсем чуть-чуть.

Валентайн открыл панель на стене, и они нырнули в глубокую темноту, держась за руки.

— Эй, у тебя новое мыло, — прошептал Валентайн, нюхая ее чистую кожу.

— Да, это…

— Розы, — сказал Валентайн, гладя ее волосы. — Здорово.

Молли захлопнула дверь, и они оказались в такой кромешной тьме, что могли полагаться лишь на ощущения да еще на аромат роз.

Они поцеловались, легли рядом и растаяли в темноте, находя все новые способы радовать и восхищать друг друга. И любить. Они прощались под бесконечно моросящим, грустным дождем. Майор Фленаган и его неусыпная тень ждали в патрульной машине, пока родственники, друзья и любовники обменивались прощальными объятиями. Валентайн, Молли и вся семья старательно изображали бодрость и оживление, но похоже было, скорее, на похороны, когда в полном здравии внезапно скончался старик на восьмом десятке.

«Не знаю уж, что это на него нашло, — говорит один родственник другому. — Да, я бы сам хотел так». — «Никакой боли, страданий, болезни. Повезло», — согласится другой, и они вдвоем будут разглядывать тонкую полоску солнечного неба в суровых облаках.

Тот же самый вымученный тон звучал в голосе мистера Карлсона, когда он прощался с дочерью. Молли надела свою самую старую одежду, ту, в которой чистила коровник, чистую, но тем не менее безнадежно испачканную.

«Хочет девушку с фермы, девушку с фермы и получит», — сказала она матери, отвергнув ее предложение надеть самое красивое платье, в голубую клетку, сшитое для сельских праздников, которое так шло к ее глазам. Мама думала, что это поднимет ей настроение.

— Нет, отдай его Мэри. На память обо мне, — сказала она, выходя из комнаты до того, как мама могла спросить, что дочь имела в виду.

— Осторожнее с этой рукой, Виктор, — сказала Молли, пожимая левую руку Волка. — Моя очередь побывать в большом городе, Фрет. К счастью, Мадисон — это еще не Чикаго, слава Богу. Мэри, лошади — это не только езда и удовольствие. Ты теперь отвечаешь за конюшни, пока меня нет, так что держи их в чистоте.

Ее слова к Валентайну, если оглянуться назад, тоже намекали на то, как ей плохо в этот серый дождливый день.

— Дэвид, ты уезжаешь завтра? С наступлением темноты?

— Я еще не закончил седельную сумку для коня, но к рассвету буду далеко.

Она улыбнулась Валентайну и отвела его в сторону, туда, где за домом можно было поцеловаться не на виду.

— Я буду думать о том, как ты сражаешься со Жнецами, Дэвид. Знаешь, теперь, когда я подумала об этом, мне кажется, что твое решение проблемы Масады, может быть, лучше. Забери побольше их с собой.

— Молли, не надо так мрачно. Через пару лет ты будешь над этим смеяться. А может, тебя вырвет от таких воспоминаний. Да он просто жалок, если задуматься. Под дулом пистолета посылает твоего дядюшку, который и без того лижет его задницу, привезти ему даму на свидание.

— Прямо так ему и скажу, — сказала Молли, улыбаясь.

— Возвращайся и продолжай работать на ферме. И если мой план не может сработать сейчас, это не значит, что он не сработает года через три. Однажды ночью команда Волков покажется у твоей двери. Мы уведем всю семью.

— Если папа пойдет. Он предан идее вытаскивать отсюда людей.

— Ну, я в очень большом долгу перед твоей семьей. Ты можешь на это рассчитывать. Я приду за тобой осенью, если смогу.

Она посмотрела в его глаза.

— Через три года у тебя будут другие заботы. Не обещай. Знаешь поговорку: «Никому не обещай свое завтра»? Это почти закон курианских земель.

— Тебе и семье пообещали пять лет.

— Посмотрим, Дэвид. Бронь может оказаться такой же фальшивкой, как кольцо, которое он бросил в зал. Просто уходи, хорошо? Но скажи мне одну вещь, Дэвид… я была твоей… первой женщиной?

Валентайн должен был сказать ей правду:

— Да. Надеюсь, тебе понравилось. Мне никогда не везло… с женщинами.

— Хорошо. Значит, ты запомнишь меня.

— Я запомню тебя как красавицу из Висконсина, которой так хорошо удавалось подчеркивать очевидное, — сказал он, чуть ущипнув ее за нос.

Они обнялись, поцеловались и провели ладонями друг друга по лицам, так, словно пытались запомнить любимые черты кончиками пальцев.

— Хочешь — верь, хочешь — нет, но я приду за тобой. Я обещаю, Молли.

Он увидел боль и недоверие в ее глазах.

— Нет, даже не обещаю — клянусь.

В ее глазах осталась боль.

— Не надо, — сказала она, отводя взгляд, — многое может произойти за три года.

— А многое за три дня. Можно влюбиться, Мелисса.

— Дэвид, прекрати. Ты только делаешь все сложнее, больнее. Это конец. Я не хочу, чтобы ты говорил так, словно, все только начинается.

Он поцеловал ее, стараясь вырвать признание одним только прикосновением.

— Нет, — сказала она, опуская глаза, — я не могу.

Не сейчас, когда я должна… сделать такое.

Она повернулась и ушла.

За ужином этим вечером Валентайн и Гонсалес приняли решение уйти с первыми лучами солнца. Уход утром, после короткого прощания с Бритлингами будет выглядеть чуть менее подозрительно, чем исчезновение посреди ночи.

Поговорив напоследок с Карлсоном, Гонсалес и Валентайн лежали в комнате в подвале, их ружья и мешки были сложены в тайник. Остальные домашние давно разошлись, и они одни жгли сальную свечку глубоко за полночь. Гонсалес умело скрывал свое беспокойство насчет больной руки, но Валентайн знал, как он переживает из-за этого. В пути может оказаться чертовски тяжело. Гонсалес был не из тех людей, которые умеют решать несколько задач сразу. Он был идеальным разведчиком, для которого одной-единственной заботой, занимающей ум, было то, что ждет его за следующим поворотом дороги.