Книга Ведун Сар - Сергей Шведов

— В таком случае, проводи меня к нему.

— В каком качестве? — задал ненужный вопрос Дидий и сам оторопел от своей смелости. Шутка сказать, он не только беседовал с призраком, но еще и ставил ему условия.

— Ты представишь меня как трибуна, прибывшего от сиятельного Ореста с радостной вестью о победе.

— А разве Орест победил?

— Гроза под Медиоланом разразится через несколько дней, но триумфатор уже известен, так что ты, Дидий, не покривишь душой.

— А если я откажусь? — взбрыкнул патрикий, обмирая от страха.

— Это твой последний шанс, Дидий, хоть как-то искупить свою вину, — печально вздохнул сенатор. — Не я дал тебе его, а тот, которому я обязан всем.

— Князь Ужаса и Тьмы? — с трудом вымолвил Дидий трясущимися губами.

— Скорее патрикий печали, — горько усмехнулся Скрибоний. — Тот, который мог бы стать всем, но предпочел забвение призраку власти. Я приду к тебе вечером, Дидий. Будь готов.

Сиятельный Орест одержал, пожалуй, самую главную в своей жизни победу. Легионы Юлия Непота были разбиты в пух и прах, а сам незадачливый претендент на божественное величие бежал с поля битвы словно заяц. Потери Ореста были невелики, да и битву нельзя было назвать кровопролитной. Исход ее решили деньги, а не мудрость полководца или доблесть солдат. Клибонарии Непота еще до начала битвы почти в полном составе перешли на сторону префекта Италии, а брошенные ими пехотинцы ударились в бегство, как только чужая конница вышла фаланге в тыл. Кризис, грозивший империи большими неприятности, разрешился в течение часа, к большому удовольствию сенаторов и патрикиев из свиты сиятельного Ореста.

— Победа, достойная триумфа! — воскликнул высокородный Аполлинарий. — Я восхищен твоим полководческим даром, божественный Орест.

Конечно, это была лесть, причем неприкрытая, но никто из чиновников свиты не одернул комита финансов. Промолчали и сенаторы, хотя могли бы намекнуть расходившемуся Аполлинарию, что префект Италии Орест не имеет права именовать себя «божественным». Все свидетели блистательной победы при Медиолане отлично понимали, что путь к императорскому титулу для префекта Италии открыт и в Риме просто не найти человека, способного сказать ему «нет». Будет у сиятельного Ореста и триумф, и пурпурный плащ, и даже золотой венок на голове. Будет все, о чем он только пожелает. Ибо сын Литория одолел всех своих врагов внутри империи, что, впрочем, не сулит ему спокойной жизни. Великий Рим по-прежнему окружен воинственными варварами, жадно заглатывающими целые провинции некогда могущественной империи, и пока что ни у Ореста, ни у патрикиев нет достаточных сил, чтобы их остановить.

— Триумф должен вселить уверенность в сердца римлян, — продолжал заливаться соловьем хитроумный Аполлинарий. — Империя наконец обрела не только мудрого властителя, но и блистательного полководца.

Положим, вклад в победу над Юлием Непотом самого комита финансов был не менее существенным, чем будущего императора. Если бы не деньги, собранные высокородным Аполлинарием с разоренных провинций, вряд ли торжество сиятельного Ореста оказалось столь полным. Мысли, подобные этой, витали в головах чиновников свиты, но никто не осмелился высказать их вслух. Префект Италии был слишком жестким и опасным человеком, чтобы у кого-то из чиновников возникло желание испытывать его терпение по пустякам. Если Орест хочет устроить триумф по случаю своей победы над Непотом, пусть устраивает. Лишь бы у комита финансов хватило денег на эту пышную и далеко не дешевую церемонию.

— Высокородный Аполлинарий, — торжественно произнес Орест, — я поручаю тебе подготовку моего триумфа. Рим должен увидеть героев во всем блеске их славы.

Комит финансов прижал руку к сердцу и выразил горячую благодарность префекту за оказанную честь. Причем он во второй раз назвал Ореста «божественным», подчеркнув тем самым, что не видит препон для возвышения одного из самых славных мужей в истории Великого Рима. В своем неумеренном славословии Аполлинарий явно хватил лишку, чем привел в смущение не только патрикиев и сенаторов, но и самого префекта, прежде не замеченного в излишней скромности.

Сиятельный Орест, выпроводив из походного шатра не только красноречивого Аполлинария, но и всех чиновников свиты, готов был уже предаться размышлениям, приличествующим данному случаю, однако ему помешал слуга, доложивший о прибытии префекта Рима. На сиятельном Евсории, что называется, не было лица. Конечно, долгое путешествие из Рима в окрестности Медиолана могло бы утомить любого, даже куда более молодого человека, но все же префекту следовало привести в порядок хотя бы одежду, прежде чем являться на глаза будущему императору.

— Монсеньор Викентий умер, — огорошил Ореста скорбной вестью Евсорий.

Нельзя сказать, что префект Италии души не чаял в епископе Римском, но все же он огорчился по поводу его безвременной кончины. Непонятно, правда, почему так спешил Евсорий, в конце концов, можно было послать в лагерь Ореста простого гонца.

— Монсеньор убит, — уточнил Евсорий.

— Убит! — Орест, потянувшийся было к стоявшему на столике кубку, круто развернулся на пятках и грозно глянул в испуганные глаза вестника. — Кем, когда и при каких обстоятельствах?

— Это случилось три дня назад, — затараторил Евсорий. — Убит он в своем дворце. Кем — неизвестно. Есть еще одна немаловажная подробность, сиятельный Орест, — епископ убит колом.

— Каким еще колом?

— Осиновым, — продолжал удивлять префекта Италии Евсорий. — Я приказал никому не говорить о смерти монсеньора до твоего приезда, сиятельный Орест. Но я не уверен, что мой приказ будет выполнен.

— Правильно сделал, — нахмурился владыка Рима. Обстоятельства смерти Викентия его поразили. Если бы епископа просто отравили, то Орест бы этому не очень удивился. У Викентия было много врагов как среди патрикиев, так и среди иерархов церкви. Но осиновый кол — это слишком!

— Я подумал, что это язычники отомстили монсеньору за разрушение дома Туррибия, — не очень уверенно произнес Евсорий.

Все может быть, конечно. Вот только способ расправы над своим лютым врагом они избрали странный. Орест много лет прожил среди варваров, но ни разу не слышал, чтобы волхвы использовали кол в качестве орудия убийства. Язычники в таких случаях устраняют неугодных с помощью либо жертвенного ножа, либо отравы.

— Если мне не изменяет память, Евсорий, то именно на осине повесился Иуда.

— Кажется, да, — не очень уверенно отозвался префект Рима. — В своей последний проповеди монсеньор Викентий упоминал осиновый кол, который он вобьет в могилу еретиков. Про осиновый кол он говорил неоднократно и в частных разговорах.

Орест не очень бы удивился, если бы узнал, что с понтификом расправились свои. В частности, епископ Мануил Пизанский неоднократно называл Викентия иудой. И надо признать, у него имелись к тому серьезные основания. Многие церковные иерархи намекали, что понтифик в молодости занимался магией и даже участвовал в языческих мистериях. А о его любовных шашнях с матроной Пульхерией не говорил только ленивый. Правда, это было так давно, что Оресту даже в голову бы не пришло ставить грехи молодости в вину почтенному и умудренному житейским опытом мужу. К сожалению, далеко не все служители церкви думали сходно с префектом Италии, среди них оказалось немало фанатиков веры, которые вслух выражали свое несогласие с возвышением монсеньора Викентия. Очень может быть, что именно эти люди оборвали извилистый жизненный путь епископа Римского, в котором высокое причудливо сочеталось с низменным.