Книга Парижская жена - Пола Маклейн

Услышав диагноз, Сара страшно перепугалась и стала планировать наше переселение в гостиницу.

— Вы останетесь нашими гостями, — настаивала она. — Но здесь его нельзя держать. Ты ведь понимаешь?

Конечно, я понимала. На самом деле я ужасно переживала, что доставила всем такое беспокойство. Складывая вещи, я не переставала извиняться.

Мерфи поручили шоферу перевезти нас на новое место, а на следующее утро он приехал снова с продуктами, свежими фруктами и овощами из сада. Очень благородный поступок. Не знаю, что бы мы делали без их помощи. Но помочь с уходом за ребенком они не могли, как и скрасить мое одиночество, а я понимала, что одна со всем не справлюсь. Я послала телеграмму Мари Кокотт в Париж с просьбой приехать и помочь с Бамби и еще одну — Эрнесту в Мадрид, где описала ситуацию. Однако я не просила его приезжать — если захочет, приедет сам.

Вскоре после того, как встал вопрос о карантине, вмешались Скотт и Зельда — они предложили уступить нам арендованную виллу в Хуан-ле-Пен, а сами решили перебраться в виллу побольше с собственным пляжем недалеко от казино. Нам несказанно повезло. Вилла была очаровательная, с расписанным от руки кафелем. При ней был садик, где росли мак и апельсины; там Бамби мог играть, находясь в безопасности и не заражая других детей. Но я чувствовала себя подавленной, одинокой и волновалась, как бы у Бамби не начался рецидив. Маслом эвкалипта я растирала ему грудь и спину и, прибегая к разным хитростям, поила горьким лекарством. Ночью я вставала по нескольку раз, трогала лоб малыша — не вернулся ли жар? Врач навещал нас каждый день, и каждый день приходили телеграммы из Парижа и Мадрида. Полина писала, что ей меня жаль, но жаль и Эрнеста, который так одинок в Испании и очень от этого страдает. Читая телеграмму, я так злилась, что хотела написать в ответ: да забирай его себе, — но потом одумалась, сложила телеграмму в несколько раз и порвала на мелкие кусочки.

Как-то вечером, когда я сидела с книгой в садике, послышался автомобильный гудок: на подъездной аллее я увидела Мерфи, Фитцджеральдов и Маклишей — каждую пару в своем автомобиле. Они затормозили напротив террасы, за железной изгородью; выскользнув из автомобилей, женщины в длинных красивых платьях казались произведениями искусства. Мужчины в вечерних костюмах тоже выглядели великолепно; все были в прекрасном настроении. Джеральд держал в руке бокал с ледяным мартини и, когда я подошла к забору, передал его.

— Прибыло подкрепление, — сказал он, явно довольный, что такая мысль пришла ему в голову. Все встали кругом с поднятыми бокалами, кроме Скотта.

— Я завязал и стараюсь изо всех сил быть хорошим, — объяснил он.

Зельда поморщилась.

— Тебя скучно слушать, дорогой.

— Это правда, — согласился Скотт. — Но, тем не менее, сегодня я хороший. Улыбнись мне, Хэдли.

Мы немного поболтали у забора, а потом они вновь, смеясь, запорхнули в машины и поехали в городское казино. Я смотрела им вслед, размышляя: может, мне все приснилось, но, так ничего и не решив, вернулась в дом, чтобы рано лечь в постель с книгой.

Эрнест приехал из Мадрида, когда минули десять дней назначенного карантина; в его честь Мерфи решили устроить в казино вечеринку с шампанским и икрой. К этому времени Мари Кокотт уже помогала ухаживать за Бамби, и я почувствовала большое облегчение при мысли, что впервые могу покинуть виллу.

Когда Эрнест появился на пороге нашего дома, он выглядел бледным и усталым. В Мадриде было холодно, и он безвылазно работал, засиживаясь допоздна. Болезнь Бамби и тревога за него истощили меня; не знала я и того, какие чувства испытывает ко мне Эрнест, однако он приветствовал меня долгим нежным поцелуем и сказал, что скучал. Я позволила себя поцеловать и не спросила, что он решил насчет Полины. Мне казалось, что произносить ее имя небезопасно, но из-за того, что я его не произнесла, хотя наступил решающий момент в нашей жизни, я чувствовала себя беспомощной.

— Я тоже скучала, — сказала я и пошла одеваться к вечеринке.

Джеральд не считал деньги, потраченные на встречу Эрнеста, да и с чего бы ему считать? Супруги Мерфи унаследовали крупные состояния и не знали, что такое сидеть без денег. В хрустальных вазах плавали камелии, возвышались горы устриц и свежая кукуруза, украшенная веточками базилика. Казалось возможным, что Мерфи специально заказали насыщенный пурпурный цвет средиземноморского неба и соловьев в кустарниках, выдающих нежные трели и высвистывающих серии крещендо. Мне это начинало действовать на нервы. Неужели все должно быть так цивилизованно, так спланировано? Разве можно этому верить?

Пока мы ждали Скотта и Зельду, Эрнест рассказывал о своей переписке с Шервудом Андерсоном по поводу «Вешних вод», которые только что вышли в Штатах.

— Нужно было ему написать, — сказал он. — Узнав, что повесть вот-вот выйдет, я почувствовал, что хочу рассказать ему, как все произошло и почему я оказался таким сукиным сыном после всего, что он для меня сделал.

— Молодец, Хем, — сказал Джеральд.

— Правильно. Ты ведь действительно так думаешь?

— Ему не понравилось?

— Андерсон ответил, что никогда не получал таких оскорбительных и высокомерных писем, а сама повесть — полная чушь.

— Он не мог так сказать, — вырвалось у меня.

— Да, он сказал, что могло бы получиться смешно, если б вместо сотни страниц в пародии была дюжина.

— А мне она показалась ужасно смешной, — сказал Джеральд.

— Ты же не читал.

— Да, но ты мне ее пересказал, и мне было очень, очень смешно.

Эрнест отвернулся с кислым выражением и поднес к губам стакан с виски.

— И Стайн туда же, — сказал он, переводя дух. — Называет меня дерьмом и очень скверным Хемингстайном и посылает к чертям собачьим.

— О боже, — ужаснулась Сара. — Мне очень жаль.

— Да пошла она куда подальше.

— Послушай, Тэти, не говори так. В конце концов, она крестная мать Бамби.

— Выходит, ему не повезло.

Я знала, что бравада Эрнеста напускная, но было тяжело думать, что из-за его гордыни и переменчивого нрава мы потеряли всех добрых друзей, начиная с Кенли в Чикаго. Льюис Галантьер, наш первый друг в Париже, перестал общаться с Эрнестом, когда тот назвал невесту Льюиса сварливой мегерой. Боб Макэлмон тоже устал от хвастовства и грубости Эрнеста и теперь, увидев нас в Париже, переходил на другую сторону улицы. Гарольд Лоуб так и не оправился от переживаний, перенесенных в Памплоне; ну а возглавляли этот длинный и печальный список утрат Шервуд и Гертруда, которые верили в Эрнеста и много для него сделали. Кого еще он потеряет, думала я, оглядывая освещенный свечами стол?

— Хемми, дорогой! — заорал Скотт, когда они с Зельдой поднялись по ступенькам с пляжа. Скотт был без носков и туфель, брюки закатаны, узел галстука ослаблен, пиджак помят. Он явно изрядно выпил.