Книга Спасти империю! - Алексей Фомин

– Вам нечего волноваться, Илья Ильич. Вам я гарантирую жизнь, если только вы правдиво ответите на мои вопросы.

– Хорошо, спрашивайте.

– Кто это? – Валентин указал пальцем на Бомелия.

– Первый раз вижу. Он не из наших.

– Гм… А кто отравил царицу? Вы?

– Я.

– Где был яд?

– В клюквенном соусе.

Валентин почувствовал, как у него между лопатками побежала струйка холодного пота. Только случай спас его. А если бы не острейшая оскомина, сведшая тогда ему скулы при одном только взгляде на клюквенный соус?

– Кто приказал вам это сделать?

– Казначей. Через своего слугу.

– Они оба из ваших?

– Да.

– Зачем вы убили царицу?

– Я всего лишь винтик, я не задаюсь подобными вопросами. Меня пристроили на кухню, чтобы всегда иметь возможность отравить кого-либо. Велели отравить царицу – я сделал это.

– А подсыпая яд в пищу царице, на что вы надеялись, Илья Ильич? Вы не опасались возмездия? Вы герой и готовы пожертвовать собой ради общего дела?

– Нет, нет и нет. Никакой я не герой. Но Рыбас твердо обещал, что меня никогда не найдут и в любом случае вместо меня арестуют кого-нибудь другого. Вина будет возложена на него, на этого другого.

– Ай-яй-яй, обманул вас Рыбас.

– Получается, что так.

– Кто еще из ваших находится в слободе?

– Больше никого. Был еще один среди опричников, но погиб. Говорят, глупо погиб.

– Где же остальные?

– Вместе с Рыбасом. Они составляют его свиту и охрану. Он их бережет.

– В отличие от вас, – заметил Валентин. Бровик в ответ на это справедливое замечание лишь пожал плечами. – Где можно найти Рыбаса?

– Я не знаю. Я ведь говорил, что я всего лишь винтик. Мне не доверяют никаких тайн. – Валентин многозначительно взглянул на Бровика, потом на висящего на дыбе Бомелия и вновь на Бровика. – Уверяю вас, я не знаю. Знает лишь казначей, он поддерживает каким-то образом связь с Рыбасом. Больше я ничего не знаю.

– Что можете сказать об убийстве Старицких?

– Ничего. Я даже не слышал об этом.

– А о том, чем же так Рыбас прельстил Никиту Романовича Юрьева-Захарьина, полагаю, вы тоже ничего не знаете?

– Почему же! Это-то я как раз знаю. Он обещал сделать его сына Федора патриархом и фактическим соправителем России, а внука Михаила Федоровича – юным царем под уверенным водительством отца-патриарха. В свое время они бумагу подписали соответствующую, и теперь, если Никита Романович начинает хотя бы чуть кочевряжиться, Рыбас напоминает ему о ней и грозит предать ее огласке.

– Боже… Как все тривиально. Спекулировать своим знанием будущего…

В этот момент скрипнула входная дверь и в камеру неслышными, кошачьими шагами вошел Скуратов.

– А-а, Григорий… Уже вернулся? Садись, записывай показания, – велел ему Валентин, подводя Бровика к столу и усаживая на табурет. – Нашелся наш отравитель. И вину свою признает, и сообщников выдает. Да, Бровик?

– Эка быстро ты, сударь… – произнес Скуратов, с уважением глянув на Валентина.

После того как Скуратов тщательно записал показания повара Бровика, Валентин со своим протеже покинули допросную камеру и поднялись наверх.

– Ну что, Григорий… Начинаются серьезные дела. Надо брать Фуникова со слугой.

– Не получится пока, сударь. Уехал Фуников не так давно. И слуга с ним. Я чего ходил проверять… К Старицким человек приезжал уже вечером. Вот я и подумал порасспросить начальника караула – а кто из слободы вчера вечером выезжал да уже затемно возвращался?

– Выяснил?

– А как же, – с гордостью ответил Скуратов. – Казначей Фуников да боярин Яковлев-Захарьин. Верхами, без слуг и охраны.

– Думаешь, они?

– А то…

– Но к Старицким приходил один человек.

– Правильно. Казначей и приходил. А Яковлев его небось в ближней рощице ждал. Ему же надо было на следующий день туда являться. Нехорошо бы получилось, кабы станционный смотритель его признал. Вдвоем они действовали, сударь. По сговору.

Да, казначей Фуников и боярин Яковлев – это фигуры уже серьезные. И если Фуникова со слугой еще можно было попробовать арестовать без всяких санкций, то для ареста боярина Яковлева нужно личное одобрение Никиты Романовича.

– Вот что, Григорий… Давай поступим следующим образом, – поразмыслив, предложил Валентин. – Я сейчас пойду к себе, а ты бери все допросные листы по делу и иди к Никите Романовичу. Пусть сам решает, как поступать с казначеем и своим родственничком Яковлевым. Да, листы с допросом Бомелия к делу пока не подшивай. А то место, где вопросы про Веттермана и Рыбаса, лучше вообще сожги.

– Сделаю, сударь. А ну как Никита Романович потребует казни Бровика?

– Скажи, что никак нельзя, пока дело не закрыто. Он же дает показания на Фуникова…

– А ежели он захочет дело все-таки прикрыть и концы в воду спрятать?

– Гм… Он же сам распорядился его вновь открыть… Хотя может быть всякое. Тогда выдашь Бомелия за Бровика. Бровика же надо спрятать надежно. Ко мне его тогда приведешь. Все, Григорий. Пошел я, и ты тоже отправляйся к Никите Романовичу, не задерживайся. Надо, чтобы он дело обязательно сегодня прочитал.

После допроса Бомелия Валентин почувствовал себя путником, заплутавшим в густом, темном лесу. Его такая стройная, такая правдоподобная версия происходящего в слободе рассыпалась в прах на глазах. И Бомелий не рыбасоид, и царица не серый кардинал, исподволь влияющий на все события. И даже наркотические пилюли, попавшие к царевичу Ивану, не часть хитроумного плана зловредного Рыбаса, а всего лишь случайность. Но допрос Бровика четко расставил все по своим местам. Нет больше темного леса. Перед Валентином теперь прямая, уходящая за горизонт дорога, ярко освещенная солнцем. Он теперь знает всех рыбасоидов, обитающих в слободе, он знает, как и через кого осуществляется влияние Рыбаса на боярина Юрьева-Захарьина, он даже знает, кто из ближнего круга Никиты Романовича активно помогает рыбасоидам. Рыбас, устроив московский погром, ожидал, видимо, отпора от земщины. Но смолчала земщина, стерпела. Тогда он руками казначея Фуникова и боярина Яковлева устраняет князей Старицких, используя как предлог убийство царицы, им же организованное. Уж это-то, он надеется, подвигнет земщину на вооруженную борьбу. Одним словом, все теперь известно Валентину. Кроме главного – где искать Рыбаса? Но для решения этой проблемы Валентин по дороге домой кое-что придумал.

– Где ты ходишь, Минька? – встретил его прямо у калитки возбужденный Ероха. – Весна прибегала. Казначей уехал! Сегодня вечером идем в гости!

XV

Какие бы обстоятельства этому ни сопутствовали, но последняя ночь перед разрывом любовных отношений всегда наполнена эдакой элегической поэтикой. И хотя Валентина с Марфой не связывали никакие чувства (только секс; добротный, качественный секс и никакой любовной лирики как с его, так и с ее стороны), все равно сегодня он испытывал легкую грусть от осознания того, что эта встреча для них последняя. Может быть, поэтому он и не стал теперь спешить, дав свиданию протекать по уже сложившемуся сценарию, хотя Ероха настаивал на том, чтобы ускорить развитие событий. Легко Ерохе быть принципиальным. Его-то Весна не только не относится к числу врагов, но сегодня еще и поможет им. А Марфа враг, причем из самых главных. Куда уж главнее? Ведь именно через нее Рыбас поддерживает связь с Фуниковым и Никитой Романовичем. Вспоминая прошедшие события, Валентин сам дивился собственной невнимательности. Ведь говорил же ему Ероха о том, что Марфа ведьма, что она вызывает духов и вместе с Фуниковым и его слугой беседует с ними! Да, помнится, и сама Марфа вроде шутя упоминала, что все ее считают ведьмой… Валентин же уперся в версию с царицей и ее магом и слышать ничего больше не желал. А Фуников?.. Вроде всех Валентин примерил на роль серого кардинала, влияющего на Никиту Романовича. Всех, кроме Фуникова. Уж больно он сер и невзрачен. А кому же еще влиять, как не казначею? Одним словом, много претензий предъявил себе Валентин в свете новых сведений, поведанных ему Бровиком.