Книга Девять граммов пластита Серия: - Марианна Баконина

– Черт, я совсем забыл про это… Не думал, что ты приедешь в «Асторию». Я же отправил отмену… Виноват, прости! – Его серые глаза заволокла грусть. – Прости!

– Хорошо, прощаю, но вопрос о замужестве снят!

– Почему?

– Ты не оригинален. На вопрос «почему?» я уже отвечала. Если хочешь подробности – изволь… – Лизавета откинула за спину опять рассыпавшиеся волосы. – Я не хочу иметь ничего общего с ненадежным человеком, с мужчиной, которому я не верю.

– Давай сядем… Это долгий разговор.

– Почему? Я уже все сказала. Ты человек неглупый, должен понять с первого раза. Честно говоря, я устала, вчера выдался тяжелый день, я не спала ночь, так что…

– Нет, я не понял, почему я должен уйти. Я тебя люблю и не собираюсь сдаваться. Именно сейчас, когда все наладилось… – Сергей скинул куртку прямо на пол и прошел на кухню. – Без чашки кофе и сигареты я не уйду!

Он уселся на диван, всем своим видом показывая, что обосновался здесь уверенно.

– Ладно, – Лизавета вздохнула, – я умираю от усталости, но если хочешь меня еще помучить, давай поговорим.

– Можем поспать, а поговорим потом. – Сергей лукаво ухмыльнулся, словно вспоминая что-то.

– Спать ты здесь не будешь! – Лизавета в тысячу первый раз за ночь включила электрочайник.

– Это мы еще посмотрим. – Сергей покопался в карманах просторных джинсов и бросил на стол свои неизменные «Davidoff».

Сцена казалась Лизавете мучительно знакомой. И это было странно, раньше они с Сергеем не выясняли отношения. Пока Лизавета вспоминала, он принялся выстукивать пальцами бравурный марш. И тут ее осенило. Это же комедия. Театр. «Укрощение строптивой». Сцена знакомства Катарины и Петруччо. «Я собираюсь спать в твоей постели!» – «В моей постели ты не будешь спать, поскольку односпальная кровать!» Вот они и до Шекспира в быту докатились.

Лизавета разозлилась еще сильнее. По какому праву он, словно хозяин, шагает по ее жизни? Захотелось орать и топать ногами. Но она сдержалась, кричащую женщину легко обозвать истеричкой и убедить в чем угодно.

Аккуратно, стараясь не делать резких движений, она поставила на стол две кофейные чашки, достала из шкафчика банку с «Нескафе Голд». Сергей называл растворимый кофе суррогатом для бедных. Но в данном конкретном случае она не собиралась идти у него на поводу. Зачем разводить в шестом часу утра церемонии с джезвами и кофемолкой, да еще для мужчины, которого хочешь как можно скорее выгнать? Рядом с чашками Лизавета поставила сахарницу, корзинку с печеньем, пепельницу и чайник.

– Я не знаю, сколько тебе кофе.

– Сыпь две, не ошибешься. Хорошо, что ты не нервничаешь. – Сергей протянул ей пачку своих сигарет. – Значит, мы можем поговорить спокойно.

Он достал свой пижонский золотой «Ронсон», дал Лизавете прикурить и начал пропаганду и агитацию по всем правилам психологической науки:

– Ты совершенно права, я виноват целиком и полностью. Как идиот, забыл про эту дурацкую записку, заставил тебя ждать. Но поверь, мне пришлось уезжать в страшной спешке.

– Я догадалась, тебя потом настойчиво разыскивали партнеры… – Лизавета кашлянула, – по бизнесу…

– Ты снимала трубку? Тогда понятно, как они на тебя вышли… Я страшно беспокоился и…

– И три дня молчал, как рыба. Это я тоже поняла.

– Я уже сказал, что был не прав. – Сергей закурил вторую сигарету подряд, что делал крайне редко. – Но я никак не мог связаться с тобой. Поверь!

Когда на тебя смотрят открыто и доверчиво, лучше соглашаться.

– Верю.

– Да не смотри ты на меня так!

– Я и не смотрю. – Лизавета поняла, что выбрала верную тактику. Самоуверенность слетела с Сергея Анатольевича Давыдова, как пух с перезревшего одуванчика.

– Лиз, – он называл ее на английский манер «Лиз» очень редко, чаще в шутку, а иногда в минуты особой откровенности и близости. Первый раз он пробормотал «Лиз», когда поцеловал ее на Пикадилли. А еще в Новый год, в Будапеште. Ранним утром, когда они вернулись с прогулки в гостиницу, Сергей подвел ее к окну, они долго смотрели на сонный, замерший после праздника город, на зеленоватые крыши домов, на притулившиеся возле тротуаров чистенькие автомобили, на обрывки серпантинных лент. «Мы будем очень счастливы, Лиз», – сказал тогда Сергей. Сколько их было, волшебных минут, за те семь месяцев, что они знакомы? – Лиз, – повторил Сергей; он хотел разбудить ее память, хотел воскресить счастливые миражи, – я знаю, ты имеешь право меня выгнать, ты права на сто процентов, я не имел права быть нечестным. Но я не врал! Я просто утаивал часть правды. Эта… эта бомба в твоей машине, она ведь из-за меня. И я виноват, что не уберег, что не подумал заранее… Мужчина должен уметь предвидеть, а я… – Сергей говорил так взволнованно, что Лизавета забыла о выбранной ею маске холодной учтивости. – Знаешь, мне однажды в жизни не повезло, попалась не та женщина, чужая, понимаешь? И я долго не мог избавиться от ощущения, что мне никогда не найти свою половинку. А потом я нашел. Конечно, я должен был тебя оградить.

– От чего?

Сергей пропустил вопрос мимо ушей.

– Ты оказалась такой чудесной: умной, красивой, сдержанной и чуткой одновременно. Еще когда стреляли там, в ресторане, я подумал – вот это женщина! Ты ведь даже не пикнула. Просто встала. А когда выяснилось, что ты еще и русская…

– Есть женщины в русских селеньях… – Некрасов помог Лизавете справиться с волной нежности и любви.

– И чувство юмора у тебя есть. Я не могу тебя потерять. Понимаешь?

Лизавета, как всякая женщина, любила комплименты. Особенно когда эти комплименты были посвящены не крутым линиям бедра или круглым коленкам и когда они слетали с уст человека, не считавшего, что умная женщина – это ошибка природы, патология, возникшая потому, что Бог, расписывая хромосомный баланс, неразборчиво написал букву Y. Вообще говоря, комплименты про глаза и талию ей тоже нравились, но их приходилось выслушивать гораздо чаще. Лизавета уже было развесила уши, которыми любят женщины, но вовремя вспомнила, что именно этот человек, загружающий ее красивыми словами, забыл о ней, когда у него появились свои, мужские проблемы. И потому ответила сурово:

– Нет, не понимаю. Ты, кажется, допил кофе?

– Нет, не допил. – Сергей демонстративно поднес к губам чашку. – Я попробую еще раз объяснить. Есть вещи, которые тебе лучше не знать…

– Не такая уж я непонятливая. Я все прекрасно поняла. У тебя есть много вещей. Есть твой драгоценный «Остин», есть квартирка в центре Лондона, есть я, а еще есть вещи, о которых мне лучше не знать. Но эти вещи делают из тебя подонка, урода. Только уродство прячут с таким рвением.

– Неправда!

– Правда, милый, правда… Я не знаю, чем ты зарабатываешь на жизнь, но это что-то связано с людьми, которые вместо привета посылают отрезанное ухо или девять граммов пластита. И ты один из них!