Книга Дети луны - Наталья Резанова

— Кто позволил тебе войти?

Резкий пронзительный голос, казалось, ничуть не смутил бегинку. Она медленно повернулась к стоящему в дверях и посмотрела ему в лицо. Из-за неестественной бледности и изможденности трудно было определить, стар он или просто старообразен. Голубые глаза, зрачки которых сузились в точки, горели яростью.

— Я спрашиваю разрешения только у высших.

— Разве я не выше тебя во всем, женщина? — надменно спросил он.

Она позволила себе улыбнуться.

— Нет. Иначе ты не убежал бы от того, что я начертила на земле.

Настала пауза. Если он станет отрицать, что вообще когда-либо видел ее… Однако он не пошел по этому пути.

— Я был удивлен, встретив начатки знаний, — губы его брезгливо сжались, — у такой, как ты.

— Вот именно. Истинный адепт контролирует свои чувства.

— Кто научил тебя подобным словам?

— Жизнь меня научила. И не строй из себя инквизитора, отец Авит. У тебя ведь гораздо больше оснований держать ответ перед инквизицией.

Она разжала кулак и дунула на то, что лежало на ладони. Завиток черной шерсти медленно поплыл на пол.

— Ты не выдашь меня! — крикнул он. — Один адепт не выдает другого!

— Вот ты и признал меня адептом, Авит. Вслух. В душе ты признал меня сразу. И за актеров ты принялся, когда убедился, что меня нет с ними.

Он, наконец, вошел в комнату, отодвинул кресло и сел.

— При чем тут актеры? — процедил он неохотно.

— При том. Мертвых уже не воскресишь, хоть это и слишком великая плата за твое оскорбленное самолюбие. Но я пришла предупредить тебя, чтобы ты оставил актеров в покое.

— Ах вот оно что! — Он вскинул на нее яростный голубой взгляд. — Тебе пришлось по душе это сборище шлюх и блудодеев. Не зря говорят, будто дома бегинок — притоны свального греха и всяческих пороков! И ты — живой тому пример. Тебе мало развратничать у себя в общине, ты шляешься по дорогам, ища утех с бродягами, комедиантами и ворами. Может, ты еще и посещаешь это гнездо еретичек у Святой Клары?

— Не пытайся меня оскорбить, — с некоторой даже ленцой проговорила сестра Тринита. — Когда я работаю в лечебнице при доках, или магдалинских приютах, я еще и не такое слышу. Тебе не сравниться.

— Тогда тебе следует оставаться там, с их язвами, обрубками, паршой и блевотиной. Место знающих — среди книг, а не в грязи и гное.

— И, чтобы доказать это, нужно убивать людей?

— О боже, сколь узок женский ум! Заладила одно и то же, неспособна понять… Это не люди. И это не убийство. Это, если хочешь, очищение мира от грязи. Битва за чистоту.

— Каждый раз, когда я слышу, как говорят о чистоте, — с расстановкой произнесла сестра Тринита, — я чую запах крови.

— Никакой крови! — Его явно ужаснуло это слово. — Говорю тебе — ты узко мыслишь. Если ты на столько искушена в Высшем Искусстве, как хочешь по казать, то должна знать: достижение высоких степеней в магии совместно со служением Господу лишь в том случае, если адепт верен добру, а не злу. И я всю жизнь служу добру и не убоюсь никакого зла! И не потерплю его.

— Это комедианты-то — зло? Ну да, конечно, они люди грешные, даже очень грешные. Но люди грешны по самой своей природе. И потому мы, будучи также людьми, не вправе осуждать других. И должны прощать их.

— Люди… даже если бы они были людьми, то давно превзошли отмеренные Спасителем «до семидежды семи раз». Но я говорю тебе — они не люди. Они недостойны называться даже этим грешным именем. Как дьявол — обезьяна Бога, так и скоморох — обезьяна человека. И ремесло их явно указывает на того, кому они служат. Дьявол — отец лжи и всяческого обмана, а разве актерская игра не есть ложь и обман?

— Не в большей мере, чем у кошки, ловящей собственный хвост.

— Как ты глупа, как ты глупа, женщина! Который раз за время нашего разговора ты доказываешь собственную ограниченность, ты пытаешься представить надругательство над обликом, созданным по облику и подобию Божию, этакими детскими шалостями!

— Надругательство? Но царь Давид, плясавший перед ковчегом, нашел благоволение в очах Господа, а что стало с женой его, презиравшей его в сердце своем?

— Не смей сравнивать!

— И святой Франциск называл себя скоморохом Божьим.

— Я не принадлежу к ордену францисканцев, — отрезал он. — Много лет я жил, втайне совершенствуясь в науках, и открывал сердце лишь Богу в своих молитвах. И мне было послано испытание, и теперь я знаю, что на мне благословение, которым Господь наделяет лишь избранных своих!

— Если ты прочел много книг, а ты, думаю, прочел их много, ты должен знать, что Сила встречается не так уж редко. Ею наделены многие деревенские старухи и даже шарлатаны с моста…

— Не лги о Высшем Искусстве! Ты судишь о нем как простонародье!

— Не все ли равно, какие прозвища носит Сила?

— Сила моя есть сила Господня.

— Сила безлична, и добры мы или злы, ей все равно, к несчастью. Или к счастью, не знаю.

— Зато я знаю! Твои актеры были лишь пробным камнем. Теперь я могу уничтожить Зло, не прибегая к помощи солдат наместника и фискалов инквизиции — единственно Силой, данной мне Господом!

— Ты веришь в то, что говоришь? — настойчиво осведомилась она. — Посмотри мне в лицо и скажи, истинно ли ты веришь?

Их взгляды скрестились, и отец Авит, не опуская глаз, властно произнес:

— Враги Бога умрут.

Глаза опустила сестра Тринита. И сказала просительно, почти безнадежно:

— Ну ладно, взрослые, они достаточно нагрешили. Но там ведь дети… Чем тебе дети-то не угодили?

— Тем лучше, что они невинны, — отчеканил он. — Ибо сказано: «Пустите детей приходить ко Мне».

— Что?! — на мгновение в облике сестры Триниты исчезло все человеческое и проглянул дикий зверь. Зверь, в которого превращается женщина, даже бездетная, при угрозе ребенку. Но лишь на мгновение. И единственное, что сказала она, прежде чем уйти, было: — Я тебя предупредила. Актеры под моей защитой.

Они ждали ее. И, конечно, догадались, где она была.

— Ты была у него? — все же полюбопытствовал Гонтар.

— Да. И предупредила, что я на вашей стороне.

— Зачем?

— Я никогда не нападаю первой.

— Ну и глупо! — в сердцах воскликнул он.

— Если бы я думала по-другому, то пошла бы не к бегинкам, а в какой-нибудь вольный отряд.

Мет попыталась заглянуть ей в глаза.

— Он отвяжется от нас?

Сестра Тринита покачала головой.

— Бежать надо, — начал Никлас, — мы и так уже целый день потеряли…