Книга Содом и Гоморра. Города окрестности сей - Кормак Маккарти

Когда он снова сел на коня, было темно, холодно и ни одной звезды на небе. А уж ветрено так, что стебли споробола, росшего вдоль ручья, метались и хлестали как плетью, а голые деревца на пути гудели как телеграфные столбы. Коня била дрожь, он ступал осторожно и непрестанно принюхивался к ветру. Как бы пытаясь угадать, что произойдет во время близящейся бури помимо и кроме собственно бури. Они перешли ручей и направились по старой дороге. Вдруг ему показалось, что тявкнула лиса, и он попытался различить что-нибудь среди скал на фоне неба слева над дорогой. В Мексике он их довольно часто видел вечерами, когда они ходят над долинами по базальтовым дайкам, с которых так хорошо все видно. Высматривают с высоты мелких животных — мало ли, вдруг кто-нибудь в сумерках отважится выйти на открытое место. А иногда они просто сидят на этих самой природой сложенных стенах, вырисовываясь в виде силуэта, похожего на какой-нибудь египетский символ, неподвижные и молчаливые на фоне темнеющего неба, всеведущие и равнодушные ко всему, что у них ни спроси.

Лампу в хижине он оставил гореть, и мягко освещенное окно сулило тепло и уют. То есть сулило бы кому-нибудь другому. Что до него, то у него со всем этим было покончено, поэтому, перейдя ручей, он выбрал дорогу, которую не мог не выбрать, и пустился по ней не оглядываясь.

Когда въезжал во двор, шел мелкий дождик, и сквозь замутненное дождем окно кухни ему всех было видно, как они сидят за ужином. Он проехал дальше, к конюшне, здесь остановил коня и оглянулся. Подумалось, что видит всех как когда-то, может быть, прежде, когда он и на ранчо-то на этом не работал. Или как будто это другие люди в другом доме — те, кого он еще не видел и о ком ничего не знал. Главное, они все, казалось, ждут, что все снова будет так, как никогда уже не будет.

Он въехал в конюшню, спешился, оставил коня стоять в проходе и пошел в свою каморку. Лошади выглядывали из денников поверх дверей и на него смотрели. Света он не включал. Со взятым с полки карманным фонариком опустился на колени и, открыв солдатский сундучок, нарыл там дождевик и сухую рубашку, а еще с самого дна достал охотничий нож, еще отцовский, и бурый конверт с деньгами; все это выложил на кровать. Потом снял рубашку, переоделся в сухую, набросил дождевик и положил нож в карман плаща. Из конверта взял несколько банкнот, а конверт положил назад в сундучок и закрыл крышку. Потом выключил карманный фонарик, положил обратно на полку и вышел.

Доехав до конца дороги, он спешился, поводья, связанные вместе, накинул на рожок седла и, поскальзываясь в грязи, провел немного коня под уздцы по дороге в обратную сторону, потом выпустил из руки щечный ремень и отступил, одновременно шлепнув коня ладонью по заду, потом стоял смотрел, как конь рысцой удаляется, чавкая по глубокой грязи, пока тот не исчез, оставив после себя лишь тьму и дождь.

Первые же фары, выцепив его фигуру, стоящую на обочине шоссе, замедлили ход и остановились. Он открыл дверцу машины, заглянул внутрь.

— У меня сапоги жутко грязные, — сказал он.

— Садись давай, — сказал мужской голос. — Этой аппаратине никакая грязь повредить не может.

Он забрался внутрь и захлопнул дверцу. Водитель включил передачу и, подавшись вперед, сощурился, глядя на дорогу.

— Не вижу ночью просто ни хрена, — сказал он. — Что люди под таким дождем делают?

— В смысле, помимо того, что мокнут?

— Ну да, помимо того, что мокнут.

— Мне просто очень надо в город.

Водитель окинул его взглядом. Это был тоже ковбой, только старый, тощий и жилистый. Шляпа на нем была нахлобучена без залома спереди, как носили когда-то и как носят теперь некоторые старики.

— Черт побери, сынок, — сказал он. — Ты просто какой-то отчаянный.

— Да нет, со мной ничего такого. Мне просто там надо с одним делом разобраться.

— Что ж, тогда, наверное, это должно быть что-то срочное, иначе бы ты под такой дождь не сунулся, правильно?

— Да уж. Иначе б не сунулся.

— Вот и я бы тоже. Вот уже полчаса, как мне положено спать без задних ног.

— Да, сэр.

— Но уж ради благого дела…

— Сэр?

— Благого дела. У меня животное там страдает.

Пригнувшись за рулем, он вел машину прямо посередине, пропустив белую полосу между колесами. Покосился на парня.

— Если что, возьму правее, — сказал он. — Правила знаю. Просто не видно ни хрена.

— Да, сэр.

— Ты у кого работаешь?

— У Мэка Макговерна.

— А, у старины Мэка! Мужик-то он из неплохих. Верно я говорю?

— Да, сэр. Нормальный мужик.

— Начнешь искать, кто получше, загоняешь в хлам самый живучий фордовский пикап.

— Да, сэр. Уж это точно.

— С кобылой у меня нехорошо. Молодая такая кобыла… Никак не разродится.

— У вас кто-нибудь с ней сидит?

— Жена дома. То есть в конюшне, лучше сказать.

Едут дальше. В свете фар дождь хлещет по дороге, «дворники» отчаянно мечутся взад и вперед по стеклу.

— Двадцать второго апреля будет шестьдесят лет, как мы женаты.

— Ого! У вас большой стаж.

— Большой. Как-то даже не верится, но так оно и есть. Она приехала сюда с родителями из Оклахомы в конном фургоне. Женились, когда нам обоим было по семнадцать. На медовый месяц ездили в Алабаму на выставку. А там нам и комнату сдавать не хотели. Ни она, ни я не выглядели достаточно взросло, чтобы быть женатыми. И за все шестьдесят лет дня не было, чтобы я не благодарил Бога за такую женщину. А я такого и не сделал ничего, чтобы заслужить ее, это я точно говорю. Даже не знаю, что бы такое можно было сделать.

Заплатив пошлину на пропускном пункте, Билли пошел через мост. Мальчишки на береговом откосе под мостом вздымали вверх жестянки на шестах, просили денег. В толпе туристов он шел по Хуарес-авеню мимо баров и сувенирных лавок, из всех подворотен ему кричали и манили зазывалы. Зашел во «Флориду», заказал виски, выпил, расплатился и пошел дальше.

По улице Тлакскала дошел до «Модерно», но там было закрыто. Постучался и стал ждать под выложенной зеленым и желтым кафелем аркой. Обошел здание с другой стороны, попытался заглянуть сквозь разбитый уголок одного из забранных решетками окон. Увидел тусклую лампочку над баром в глубине зала. Постоял под дождем, оглядывая улицу, зажатую в узком коридоре между лавками и приземистыми домами. В воздухе пахло дизельными выхлопами и дровяным дымком.

Вернулся обратно на Хуарес-авеню, взял такси. Водитель посмотрел на него в зеркальце.

– ¿Conoce el «Белое озеро»?[281]

— Sí. Claro[282].