Книга Слепой инстинкт - Андреас Винкельман

Максу удалось отвести взгляд от лица девушки и посмотреть на Саутера. В глазах Эдуарда горели ненависть, боль, ярость — все сразу. Этот человек был непредсказуем, он не пойдет на переговоры, это было ясно.

Над полем по ту сторону ручья в небо с карканьем взвилась стая ворон. Солнце, плеск воды, золотистые поля — все это вернуло Макса в прошлое, в тот прекрасный день, проведенный вместе с сестрой. И это ощущение вызвало в памяти незначительные детали, забывшиеся за долгие годы.

Следующую фразу он произнес совершенно рефлекторно, даже не задумываясь.

— Ох и крепкая же у тебя черепушка! — громко и отчетливо проговорил Макс.

— Что? — изумленно прошипел Саутер.

— Ох и крепкая же у тебя черепушка! — повторил Унгемах.

И вдруг девушка с силой ударила Саутера затылком в челюсть. Эдуард отшатнулся назад, ослабив хватку, девушка выскользнула из его рук, и они оба упали на землю.

Макс тут же очутился рядом. Перехватив руку, все еще сжимавшую шприц, он одним движением сломал Саутеру пальцы. Шприц упал на песок. Эдуард завыл, словно пес, и попытался высвободиться, но тщетно. Схватив Саутера за волосы, Макс потащил его к воде и швырнул на песок, а затем погрузил лицо Эдуарда в воду. Тот замолотил руками и ногами, но из железной хватки Унгемаха вырваться было невозможно. Макс безжалостно топил ненавистного врага, глядя на поля на том берегу ручья.

Сейчас он покончит со всем этим раз и навсегда. Это чудовище не заслуживает милости. Эдуард Саутер умрет сегодня, на этом берегу, умрет от его руки.

Мягкая ладонь опустилась Максу на плечо, на то самое место, где лежала всегда. Только теперь эта рука стала больше. Все-таки прошло десять лет. Тонкие пальцы сжали напряженные мышцы на шее.

— Макс, — тихонько сказала Сина. — Все уже кончилось.

И Саутер обмяк в его руках.

Эпилог

Сгустились сумерки, и над озером воцарилась тишина. Легкий ветерок, певший в кронах сосен, трели чомги, тихое урчание моторной лодки на другом берегу, — все стихло. Разговоры тоже стали тише, все чаще перемежаясь паузами. Лучше молчать о том, о чем нельзя говорить.

Макс сидел на террасе дома, любуясь зеркальной гладью озера.

— Вскоре после того, как я поговорил с Юргеном, мой отец пришел на заправку в Пеннигсале. Юрген рассказал ему, что видел меня у старой гостиницы… У него не было причин молчать об этом, Юрген ведь не подозревал ничего плохого, для него встреча со мной стала маленькой сенсацией… Что ж… Мой отец сложил два и два. Прошло десять лет, и тут я приезжаю в нашу деревню, начинаю задавать вопросы о людях, рыбачивших на берегу озера, когда Сина исчезла. Я пробудил в нем интерес… Собственно, я и не поверил в его притворное равнодушие. Отец привык всегда искать виноватых. Раньше он винил меня в исчезновении Сины. А потом я спросил его об этом рыбаке, Вилкенсе. Отец, как и я, тут же подумал о Саутере. Он был импульсивным человеком и, конечно, сразу помчался в заброшенную гостиницу. Так же, как и я.

— То, что произошло с ним, могло случиться и с тобой! — Франциска нахмурилась. — Я все еще зла на тебя. Ты представляешь, какой опасности подвергался?

— А что мне было делать? — Макс пожал плечами. — Ждать? Снова ждать? Я и так впустую потратил целых десять лет моей жизни.

Франциска задумчиво смерила его взглядом. Ей нечего было возразить. Макс был прав.

Наконец она отвернулась, глядя на закат. Красное солнце, повисшее над озером, заливало черный лес последними лучами, так что темные кроны отдавали багровым.

Прошло две недели с тех пор как Франциска чуть не погибла в подвале, полном ядовитых пауков. Она по-прежнему вскакивала ночью, пробужденная кошмарами, боялась темноты, не могла оставаться одна в комнате и вздрагивала, как только замечала тень на полу. Происшествие травмировало ее, и Франциска не скоро оправится. Она пока отказывалась обращаться к психотерапевту, но подозревала, что не сможет выздороветь без помощи специалиста.

Но здесь, снаружи, на большой террасе под открытым небом ей было хорошо. Здесь можно было исцелиться.

Три часа назад ее отец привез Макса с вокзала. Сам Унгемах еще не мог вести машину, связки на правой ноге все-таки порвались, поэтому приходилось носить ортопедическую обувь, заменявшую ему шину, и пользоваться тростью.

Сейчас Франциска и Макс впервые говорили, с тех пор как попрощались в коридоре гостиницы и Готтлоб поцеловала его.

Колле дважды возил Макса из Гамбурга в Ганновер в клинику при университете. Унгемах проведывал ее, но Франциска этого не помнила. Он сидел у ее кровати, держа девушку за руку…

Теперь же Макс устроился в удобном плетеном кресле и смотрел на Франциску точно так же, как в больнице.

Она лежала в шезлонге, голые ступни выглядывали из-под одеяла, руки покоились на подушке. Франциска подобрала волосы, открыв шею и уши. При встрече она поцеловала Макса, поцеловала в губы, и то был долгий и нежный поцелуй. Готтлоб сделала это в присутствии матери и отца.

Макс покраснел при этом, он чувствовал, как кровь прилила к голове, но намного важнее было ощущение в груди. Унгемах толком не мог описать его, но понял, что наконец встретил того, кого, сам того не ведая, искал. Теперь Макс осознал, насколько нуждается в этой девушке. Даже больше, чем в боксе.

На террасу вышел отец Франциски, сжимая в руках две бутылки пива. Протянув одну из них Максу, он со вздохом уселся в кресло.

— Через пятнадцать минут ужин будет готов, и если мы не успеем к столу вовремя, конечно, предварительно вымыв руки, то нам не достанется даже обглоданных косточек, — улыбнулся он.

— Ну что ж… — Макс чокнулся с Леопольдом Готтлобом. — Значит, придется пить побыстрее.

— Ваше здоровье, — сказал отец Франциски.

Они выпили.

— Сами пьете, а меня заставляете умирать от жажды! — возмутилась Готтлоб.

— Врачи сказали, что тебе нельзя спиртного! — Отец в шутку погрозил ей пальцем.

Франциске придется носить гипс еще месяц. Перелом предплечья оказался не очень серьезным, но на то, чтобы срослась кость, требовалось время. След от укуса сиднейского паука будет заживать дольше. Нервные окончания восстановятся, заверяли врачи, но, так как у яда было достаточно времени, чтобы причинить значительный вред, на выздоровление уйдет несколько недель. Готтлоб уже могла немного двигать рукой, но ее нельзя было перенапрягать, поэтому за ужином девушке требовалась помощь.

— Как дела у вашей сестры? — спросил Леопольд.

— С каждым днем ей все лучше. Но ее путь к полному исцелению будет долог, очень долог. Через месяц я, наверное, смогу забрать ее к себе на выходные. Она поразительный человек. И всегда им была. Такая сильная и отважная.

Макс даже представить себе не мог, через что пришлось пройти Сине за десять лет заточения. Это был настоящий ад. Девушка не говорила об этом. Даже со своим психотерапевтом.