Книга Ночь длиною в жизнь - Тана Френч

Ровно в одиннадцать Мэтт Дейли сунул голову в кухню, внимательно оглядел все, проверил, закрыта ли дверца холодильника, и выключил свет. Минуту спустя свет зажегся в комнате на верхнем этаже, и появилась Нора; одной рукой она распутывала резинку из волос, второй прикрывала зевок. Нора тряхнула кудрями и потянулась задернуть шторы.

Я не стал ждать, пока она начнет переодеваться в ночнушку — если Нора почувствует себя беззащитной, то вполне может позвать папашу разобраться с незваным гостем, — и бросил мелкий камешек в окно. Стекло звякнуло, но ничего не произошло; Нора решила, что это птицы, ветер или осадка дома. Я бросил еще камешек, посильнее.

Лампа погасла. Штора сдвинулась, совсем чуть-чуть. Я зажег фонарик, направив луч себе в лицо, и помахал рукой. Решив, что Нора меня узнала, я приложил палец к губам и жестом поманил ее.

Через мгновение лампа снова зажглась. Нора отодвинула штору и помахала рукой, но это могло означать что угодно: то ли «убирайся», то ли «погоди». Я энергично закивал и ободряюще улыбнулся, надеясь, что луч фонаря не превратит улыбку в гримасу Джека Николсона. Нора задумчиво пригладила волосы; потом — находчивая, как сестра, — оперлась на подоконник, подышала на стекло и написала пальцем: «ЖДИ». Она даже написала задом наперед, чтобы я понял. Я показал ей большие пальцы, выключил фонарик и стал ждать.

Уж не знаю, в чем заключался у Дейли ритуал отхода ко сну, но задняя дверь открылась только около полуночи, и Нора — торопливо, но на цыпочках — двинулась ко мне. Поверх юбки и свитера она накинула длинное шерстяное пальто.

— Господи, ну и дверь! — Нора, запыхавшись, прижала руку к груди. — Я тянула изо всех сил, а она за мной как захлопнется — грохот будто автокатастрофа, слышал? Я чуть в обморок не упала…

Я улыбнулся и вернулся к скамейке.

— Ни звука не слышал. Ты прирожденная домушница. Садись.

Она словно приросла к месту и пыталась отдышаться, бросая на меня осторожные взгляды.

— Я на минутку, вышла посмотреть… Ну то есть… Как ты вообще?

— Теперь в полном порядке — как на тебя посмотрел. У тебя вид, как будто чуть сердечный приступ не случился.

Нора неохотно улыбнулась:

— Ну почти. Я думала, сейчас па выскочит… Чувствую себя так, будто мне шестнадцать и я по водосточной трубе слезла.

В темно-синем холодном дворе Нора, растрепанная и умытая на ночь, и впрямь выглядела на шестнадцать.

— Вот как ты проводила бурную юность? — засмеялся я. — Ах ты, бунтарка!

— Я? Господи, нет, конечно, ни капельки; с моим-то папашей. Я была хорошей девочкой. Все это прошло мимо меня; я только от подруг слышала.

— В таком случае у тебя есть полное право наверстать все, что можно. Попробуй, раз уж на то пошло. — Я распечатал пачку сигарет и изящно предложил Норе. — Отравишься?

Нора посмотрела с сомнением.

— Не курю.

— Тогда и начинать не стоит. Впрочем, один раз не считается. Сегодня ночью тебе шестнадцать и ты — дерзкая бунтарка. Жаль, я не догадался прихватить бутылку сидра.

Уголок рта Норы снова пополз вверх.

— А почему бы и нет? — хмыкнула она, уселась радом со мной и взяла сигарету.

— Вот и умничка. — Я наклонился к ней и дал прикурить, с улыбкой глядя в глаза.

Нора затянулась слишком резко и зашлась в кашле — я обмахивал ее, мы оба придушенно хихикали и, показывая в сторону дома, шикали друг на друга, и от этого заходились только сильнее.

— Господи! — Нора утерла выступившие на глазах слезы. — Я не создана для этого.

— Маленькими затяжками, — объяснил я. — А можно вообще не затягиваться. Помни, ты — подросток и никотин тебе не нужен; главное — круто выглядеть. Учись у мастера.

Я сгорбился на скамейке, изображая Джеймса Дина, взял сигарету в угол рта, прикурил и выпятил челюсть, пустив длинную струйку дыма.

— Вот так. Поняла?

— Ты похож на гангстера, — хихикнула Нора.

— То-то и оно. Впрочем, если хочешь изобразить изысканную старлетку, тогда так. Сядь прямо, положи ногу на ногу. Теперь опусти подбородок, посматривай на меня искоса, надуй губки, и…

Нора затянулась, изящно повернула кисть руки и пустила дым к небу.

— Прекрасно, — похвалил я. — Теперь ты — официально наикрутейший сорванец квартала. Поздравляю.

Нора засмеялась и повторила трюк.

— Могу ведь, а?

— Ага. Как рыба в воде. Я всегда знал, что внутри тебя прячется плохая девочка.

— А вы с Рози встречались тут? — поинтересовалась Нора.

— Не. Я слишком боялся вашего папашу.

Нopa кивнула, разглядывая тлеющий кончик сигареты.

— Я думала о тебе. Сегодня вечером.

— Да ну? Почему?

— Рози. Кевин. Ты ведь поэтому и пришел?

— Ага, — осторожно сказал я. — Более-менее. Я все выясняю: знает ли кто-нибудь, как проходили последние дни…

— Я скучаю по ней, Фрэнсис. Ужасно.

— Знаю, крошка. Знаю. И я тоже.

— Я даже не ожидала… Раньше мне ее не хватало очень редко: когда я родила, а она не пришла посмотреть на моего сына, когда ма или па меня доводили и ужасно хотелось позвонить Рози и пожаловаться. Все остальное время я о ней почти не думала — почти. У меня было о чем подумать. А как выяснилось, что она умерла, я плачу не переставая.

— Я плакать не привык, но понимаю, о чем ты.

Нора стряхнула пепел — в гравий, чтобы папа с утра не заметил.

— А муж не понимает, — обиженно заметила она. — Не понимает, почему я расстроена. Двадцать лет я ее не видела, а все равно в ужасе… Он говорит, чтобы я взяла себя в руки, а то напугаю маленького. Ма глотает валиум, а па считает, что я должна за ней приглядывать — ведь она потеряла ребенка… Я думала о тебе. Ты единственный, кто не посчитает меня идиоткой.

— Мы с Кевином виделись несколько часов за последние двадцать два года, а боль ужасная. Я вовсе не считаю тебя идиоткой.

— Мне кажется, я теперь другая. Понимаешь? Всю жизнь, когда меня спрашивали, есть ли у меня братья и сестры, я говорила «Да! Да, у меня есть старшая сестра». А теперь я буду говорить: «Нет, я одна». Как будто я единственный ребенок.

— Ты все равно можешь про нее рассказывать.

Нора так замотала головой, что пряди волос хлестнули по лицу.

— Нет, я не буду врать про это. Представляешь, какой ужас: оказывается, я все время врала, хотя и сама не знала. Когда я говорила, что у меня есть сестра, я говорила неправду. Я все эти годы была единственным ребенком…

Я вспомнил, как Рози, тогда в «О'Ниле», уперлась от одной мысли, чтобы изображать женатых: «Ни за что, я не буду врать про это. И дело не в том, что думают другие…»