Книга Припарка для целителя - Кэролайн Роу

Даниель промолчал.

— Пожалуй, пора привести лошадей, — сказал Юсуф.

Они стояли в тени небольшой рощицы, дожидаясь, когда проедет Лжеданиель. Ждать пришлось недолго. Он проскакал галопом, не глядя ни налево, ни направо, и вскоре скрылся в северной стороне за холмом.

— Скачет слишком быстро для человека, который хочет навлечь на себя нападение, — заметил Юсуф.

— Я тоже обратил на это внимание. Пожалуй, я пойду пешком, поведу лошадь в поводу. Вот ветвь подходящей величины, — добавил он, достал нож, обрубил ее и быстро срезал маленькие веточки. — Ею можно будет отразить нашего призрачного нападающего.

— Подожди-ка, — сказал Юсуф. Снял шейный платок, сложил его и аккуратно повязал вокруг щетки над левым передним копытом.

— Зачем это?

— Каждый, увидевший тебя, подумает, что ты спешился, потому что лошадь повредила ногу. Возможно, она этого почти не почувствует. Но, может быть, если она не привыкла к повязке вокруг щетки, станет прихрамывать, это будет еще более убедительно. Если покажется, что платок ее беспокоит, — обеспокоенно добавил он, — сними его. Я завязал не туго.

— Ты больше беспокоишься о лошади, чем обо мне, — сказал Даниель.

— Ты можешь сам о себе побеспокоиться, — ответил Юсуф и повел свою гнедую кобылку по тропинке, шедшей более-менее параллельно дороге.

— Куда ты?

— Впереди есть узкое место с хорошим укрытием. Будь я нападающим, то спрятался бы там. Пожалуй, буду ждать неподалеку оттуда. Тебе может понадобиться кто-то, чтобы позвать на помощь стражников — они как будто собираются возвращаться домой, — ответил с усмешкой мальчик и скрылся в лесу.

Отряд стражников проехал мимо, Даниель сосчитал до ста, сделал паузу, потом еще до пятидесяти. Взял поводья кобылы и повел ее к дороге. Она опустила голову, посмотрела на платок, а потом пошла, осторожно ступая на левую ногу, пока не достигла дороги, там, очевидно, решила, что эта тряпка представляет собой просто-напросто бесполезное, ненужное украшение, и пошла ровно.

Через четверть часа, когда Даниель миновал два пологих холма, ландшафт неожиданно изменился. Дорога как будто резко сузилась, хотя Даниель понимал, что другими стали обочины. По обе стороны вздымались крутые каменистые склоны, поросшие деревьями и густым кустарником, с правой стороны крутой, с левой более пологий. Внезапно стало темно, прохладно, стук копыт кобылы по дороге казался странным, приглушенным. Ветерок, дувший то с востока, то с северо-востока, здесь совершенно не ощущался, словно кто-то закрыл ставни в громадном, заполненном деревьями доме.

Даниель крепко сжимал в правой руке самодельный посох и осматривался по сторонам, пытаясь уловить какое-то движение. Ничего. Даже птицы молчали в этой гнетущей атмосфере. Время от времени его внимание привлекал какой-то шелест. Он оборачивался, но ничего не видел.

Крутой, неприветливый склон справа казался более зловещим, и Даниель внезапно обнаружил, что перемещается клевой, более пологой стороне.

Наконец, спустя, казалось, целую вечность, дорога впереди посветлела. Еще один подъем, и он снова окажется под лучами солнца. Даниель сделал глубокий вздох, посмеялся над своими неразумными страхами и взглянул на лошадь, снова смотревшую на переднюю левую ногу.

— Это беспокоит тебя? — негромко спросил Даниель, и она раздраженно встряхнула головой. Приняв это за «да», остановил ее, зашел на левую сторону и нагнулся, чтобы развязать платок.

Кобыла тревожно заржала и вырвалась у Даниеля, некрепко державшего повод. В этот миг что-то величиной с валун обрушилось на его плечо и свалило на землю, еле переводящего дух, неспособного ни говорить, ни двигаться.

Даниель всеми силами боролся против скользящей по его спине необъяснимой тяжести и своей неспособности дышать. Потом осознал, что эта тяжесть живая и двигается целеустремленно. Внезапно она схватила его за волосы и приподняла голову. Он издал крик удивления и боли, попытался высвободить голову из этих ужасных пальцев. Уголком глаза увидел блеск ножа и замер.

— Брось нож на землю, а то проколю насквозь.

Эти слова прозвучали странно, произнесший их голос, казалось, донесся откуда-то издали, но были первыми понятными вещами, проникшими в сознание Даниеля. Пальцы, державшие его волосы, разжались, голова упала на каменистую, пыльную поверхность дороги, и он потерял всякое, представление о происходящем.

Потом гнетущая тяжесть на спине внезапно исчезла, и Даниель пошевелился, обнаружив, что способен дышать и двигаться.

— Даниель, подними этот нож и помоги мне.

Это был голос Юсуфа, и звучал он недовольно.

Даниель открыл глаза и подскочил. Юсуф с мечом в руке стоял над парнем шестнадцати-семнадцати лет с рыжевато-золотистыми волосами, темно-рыжей бородкой и запыленным лицом. Юсуф стоял одной обутой в сапог ногой на запястье парня, острие его меча было плотно вдавлено в горло лежащего.

Даниель поднял нож. Потом развязал пояс на камзоле пленника.

— Давай свяжем ему руки.

— Почему бы просто не убить его? — спросил Юсуф.

— Потому что он нужен нам в доказательство того, что произошло, — ответил Даниель.

Через несколько секунд они крепко связали парню руки за спиной, Даниель нашел свою кобылу, которая оправилась от зрелища какого-то существа, падающего с ветви дерева почти ей на голову, и искала на обочине что-нибудь аппетитное, Юсуф подвел лошадей, свою и парня.

— Откуда ты появился? — спросил Даниель. — Я высматривал тебя и ничего не видел.

— Я вырос, учась прятаться, — ответил Юсуф. — И это оказалось кстати. Он, как только увидел, что ты переходишь на левую сторону, влез на дерево с нависающей над дорогой ветвью и дожидался, когда будешь проходить мимо. Но ты оказался не на том месте, где он ожидал, когда спрыгивал, поэтому у него ничего не вышло.

— Кобыла заметила его раньше меня, — сказал Даниель. — Заржала, и я, наверное, подскочил.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Я как человек, думающий, что умрет.

В судебном зале стояла пауза, пока не привели подсудимого. Присутствующие, подавшись друг к другу, обменивались взглядами, мрачно покачивали головами, обсуждая наглость человека, который пытается защищаться от таких веских улик в совершении столь ужасающих преступлений. Короче говоря, все уютно облеклись в мантию самодовольства и очень наслаждались.

Только одна небольшая группа не наслаждалась. В углу, в отдалении от зрителей, сидели Томас, Ромеу и Рехина, пришедшие говорить в защиту Луки.

— Папа, почему нам не позволяют ничего говорить? — спросила Рехина.

— Может быть, скоро позволят, — ответил ее отец, выглядевший от беспокойства нездоровым. — Его преосвященство знает, как делаются эти дела, — добавил он. — Не нужно делать ничего, чего не следует.