Книга Приманка для мужчин - Тэми Хоуг

— Знаешь, солнышко мое, — мягко сказала Элизабет, — по-моему, сейчас мы как раз выяснили, что от собственных проблем не убежишь. Нет на земле такого волшебного места, где живут люди без прошлого и все друг друга любят. Вот мы с тобой в конце концов оказались здесь, и все, что мы можем, это пустить корни в этой почве и построить себе дом. — Она посмотрела на него, и такими усталыми и грустными были ее чудесные глаза, что Трейсу стало совсем невмоготу. — Всю мою жизнь я нигде не могу прижиться, — продолжала она ломким от боли голосом, и эта боль проникла Трейсу в душу и сжала ему сердце. — Я так устала от этого. Устала искать место, которого нет.

У Трейса в горле встал ком размером с бейсбольный мяч, и он еле проглотил его. Да что он за человек? Маме переезд дался нелегко. Он знал, что ей пришлось вынести в Атланте с этим козлом Броком и его грязной ложью. А сам он как мотал ей нервы своей дурью, наркотиками, идиотскими выходками? Он знал, какие гнусности говорят про маму в Стилл-Крик, знал, сколько она надрывалась на работе, пытаясь сделать из «Клэрион» что-то стоящее. А теперь кто-то разорил ее кабинет и напал на нее. Да уж, у нее точно своих проблем хватает, и на черта ей еще выслушивать его нытье и вытирать ему сопли, будто он — малыш, неспособный даже шнурки завязать самостоятельно.

— Мамочка, прости, — яростно моргая, прошептал он. Слезы, пропади они пропадом, жгли глаза. Мужчина не должен плакать в такое время. Особенно перед собственной матерью.

Элизабет смотрела на сына, и у нее щемило сердце. Она не могла вспомнить, когда Трейс не старался быть старше и самостоятельнее, чем полагалось ему по возрасту. Она как сейчас видела: вот он стоит перед нею, пятилетний малыш, смотрит на нее снизу вверх сквозь слишком большие для худого личика очки и убеждает не волноваться, если он будет ходить в детский сад один. Сколько всего хотелось ей сказать ему — напомнить, что она любит его, попросить прощения за детство, которого у него просто не было… Но слова застряли в горле.

Так ничего и не сказав, она обняла его, прижала к себе, пользуясь его неожиданной покладистостью, чтобы хоть немного побыть рядом с ним.

— Ты устал, — промолвила она, как в детстве, проводя большим пальцем по его щеке, чтобы разгладить складку в уголках губ. — Наверно, пришел вчера поздно.

— Ага.

— Что делал?

Он уже смотрел в сторону.

— Ничего.

И все. Тонкая ниточка понимания порвалась, как ни старалась Элизабет удержать ее. Подавив вздох, она решила больше не нажимать на сына, а радоваться, что была вместе с ним хоть несколько минут. И это немало: сколько месяцев такого не случалось.

Она пошла в ванную, под горячий душ, опустошила запас воды в нагревателе до последней капли, а когда вышла, Трейса уже не было. На его месте за кухонным столом, вытянув длинные ноги, сидел Дэн с банкой кока-колы. В джинсах и тяжелых ботинках, в голубой джинсовой рубашке с аккуратно закатанными по локоть рукавами он выглядел донельзя притягательно.

— Ты взял отгул? Надоело гоняться за преступниками? — спросила Элизабет.

— Нет. У меня через час встреча с Игером. Поймав ее взгляд, он лениво поднялся со стула. Элизабет не тронулась с места. Он подошел совсем близко, слишком близко, запустил руку ей в волосы, погладил по затылку уверенной, хозяйской рукой (странно, почему это ее не возмутило) и спокойно спросил:

— Ты в порядке?

Глупый вопрос. Элизабет с некоторым усилием кивнула, хотя никакого порядка в себе не ощущала. Ее влекло к мужчине, любить которого ей нельзя, она хотела того, чего не могла иметь, а весь мир вокруг нее сходил с ума. Какой уж тут порядок, что тут правильного.

«Это», — подумала она, когда Дэн склонился к ней и поцеловал в губы. Его поцелуй не был ни долгим, ни крепким, но дарил такое ощущение близости и родства, что у Элизабет захватило дыхание и учащенно забилось сердце.

Дэн отстранился от нее, кашлянул и протянул не вполне твердую руку к столу, где с ночи все еще лежал пистолет.

— Я думала, ты его заберешь, — заметила Элизабет при виде «Пустынного орла».

— Я и хотел, — проворчал Дэн, поглядывая на нее с некоторым беспокойством, — но потом подумал, вдруг ты увела у Брока целый арсенал, а это — игрушка по сравнению со всем остальным, и решил, что правильнее будет дать тебе несколько уроков стрельбы.

— Представь себе, я умею стрелять, — подбоченив-щись, сообщила Элизабет. — Там, где я выросла, этот навык считался жизненно необходимым.

— Все так, но ведь из этого пистолета ты никогда не стреляла, верно?

Она взглянула на дырку в потолке.

— Не считая вчерашней ночи? Нет, ни разу.

— Так я и думал. Идем.

Они вышли во двор, где Дэн уже успел соорудить мишень. У ветхой стены хлева он сложил несколько больших брикетов сена, а к брикетам прикрепил большую, в человеческий рост, бумажную фигуру с ухмыляющейся физиономией и пистолетом на изготовку.

— Мы не случайно встаем лицом на восток, — объяснял он, заряжая пистолет. — К востоку от твоего дома ничего, кроме лугов, нет. Мы ведь не хотим, чтобы случайная пуля задела какого-нибудь малыша у Хауэров.

Элизабет посмотрела на запад, туда, где за полем виднелась ферма Аарона. Во дворе было полно народу, и издалека их разноцветные одежды казались брошенным на зеленую траву домотканым лоскутным одеялом, волнующимся под легким ветерком.

— Что у них там такое, праздник?

— Воскресная служба. Все утро ублажают души, а потом весь день — желудки.

— Если б мне пришлось все утро слушать проповеди, пожалуй, у меня пропал бы аппетит, — заметила Элизабет. — Послушай, можно тебя спросить кое о чем?

— Можно, хотя, зная тебя, могу предположить, что ничего хорошего не выйдет, — ответил он, вставляя магазин обратно в пистолет.

Элизабет бросила на него сердитый взгляд.

— Очень смешно. Нет, я серьезно. Что случилось с семьей Аарона? Он говорил мне, что его жена умерла, но ведь у них были еще дети?

— Были, — нахмурился Дэн. — Две девчушки, Анна и Джемма. Обе трагически погибли около года тому назад. Сири с дочками навестили соседку, которая толькочто родила, и возвращались домой. Была ночь. Аарон не пожелал — и до сих пор не хочет — прикрепить на фургон светоотражатель, потому что это против закона. Водитель до последней секунды не видел их, а потом было уже поздно.

Он вздохнул, тряхнул головой, будто желая прогнать из памяти ту жуткую ночь. В ушах до сих пор звучали стоны бьющейся в предсмертных конвульсиях кобылы, которую он сам пристрелил, чтобы не мучилась; перед глазами стоял безутешный Аарон, бледный, ничего не понимающий в своей скорби. Он никого не слушал и все пытался взять на руки обмякшие, окровавленные тела дочерей.

— Сколько буду жить, не забуду ту ночь, — задумчиво произнес Дэн. — Ничего ужасней этого в нашем округе не бывало, включая убийство и увечья.