Книга Люди Кода - Павел Амнуэль

— Лидером у кого? — настороженно спросил И.Д.К.

— Ах да, я не сказал. Там, в глубине, человек сто. Сейчас наверняка больше, потому что народ прибывает. И если будет прибывать с такой же скоростью, с какой убывал на Земле, то скоро лес просто выдавит людей из себя — места не хватит. Конечно, нужен лидер. Моисей…

Он замолчал, посмотрев И.Д.К. в глаза.

— По профессии вы… — сказал И.Д.К., не желая понимать намека и оттягивая время, чтобы не давать прямого ответа.

— По профессии я дипломат, работал вторым секретарем министра в Британском МИДе.

— Меня, — сказал И.Д.К., — беспокоят люди в лесу.

— О, — Ричард сделал пренебрежительный жест рукой, — не уверен, что их можно было бы допустить в приличное общество.

— Большая часть — негры из Африки, — пояснила Джоанна. — Никогда бы не подумала, что в них есть хоть молекула иудейской крови. И еще — какие-то закомплексованные личности, по-моему, из Восточной Европы.

— Думаю, что народы просто тасуются, как карты в колоде, — задумчиво произнес Ричард. — И потому проблема лидера представляется мне как нельзя более актуальной. Собрать всех, объединить, повести…

— Куда? — спросил И.Д.К. — Боюсь, Ричард, вы неверно представляете себе суть нашей вновь обретенной родины.

— Повторите-ка, — потребовал Ричард. — Как это вы сказали: "вновь обретенная родина"?

— В том-то и дело. Разве Мессия не говорил этого?

— Не так прямо. И, честно говоря, я не очень ему верил. Собственно, сначала я удивлялся — что это происходит с доброй половиной человечества? Пока вдруг не прихватило самого. Нет, ни о какой родине я не думал. И Джоанна тоже — верно, дорогая? Скорее, инстинкт толпы. Вдруг подняло, понесло, вихрь такой, знаете ли… Если по Фрейду…

— Нет, — сказал И.Д.К. — Фрейд здесь совершенно не при чем. В вас заговорили гены, молчавшие тысячи лет.

— Да, понимаю, — кивнул Ричард. — Никто из нас, насколько я могу судить, не испытывает сожаления об утраченной Земле. Это потрясающе, это, наверное, самое удивительное из того, что могло произойти… И следовательно, нам нужно здесь организовать новое общество.

— Вот этого я и боюсь больше всего, — возразил И.Д.К. — Что кто-то примется организовывать новое общество. Мне кажется, что никаких государственных образований здесь быть не может.

— Но тогда мы просто не выживем! Каждый сам по себе, в чуждом мире! Да, я понимаю, что вы хотите сказать. Мир наш, и он не может быть чужд, раз уж у нас нет даже малейшего сожаления по оставленному дому. Верно. Но этот мир чужд физически — при всем видимом психологическом комфорте, который является, как я понимаю, следствием инстинкта, а не разума. Мир чужд физически, он может быть враждебен. Нужно бороться. Значит…

— Я не знаю, что это значит, — устало возразил И.Д.К. — Мне кажется, что вы неправы.

— О женщинах вы, конечно, забыли, — подала голос Людмила. — Вопросы управления — мужская роль в обществе, да?

— Сударыня, — галантно произнес Ричард, поклонившись. — Управление — роль женская. Позволю себе напомнить известную пословицу о том, что если муж — голова семьи, то женщина — шея. А если муж глава государства…

— Ну спасибо, — сказала Людмила. — Я вот, кстати, шея без головы, поскольку мы с Ильей в разводе уже несколько лет. Ощущение не из приятных. Синдром безголовой курицы… Но я не о том. Вы не желаете управлять и не желаете, чтобы управляли вами? Ваше дело. А я хочу управлять. Более того, я знаю, что буду это делать. Иначе этот мир не станет нашим. Есть вопросы… Ну например, на каком языке мы спорим? Вы, Ричард, англичанин, я русская, а Илья с Диной евреи из России. Я говорю именно о языковой среде, так-то мы все, видимо, потомки древних иудеев, раз уж оказались здесь.

— Я как-то не подумал, — озадаченно сказал Ричард.

— Дорогой, Людмила права, — вступила в разговор Джоанна. — Вы говорите, я слушаю, я все понимаю, и я не знаю, почему я понимаю. Этот язык — он во мне, но я его не изучала.

— Это иврит, — сказал И.Д.К. — И не воображай, Люда, что тебе первой пришел в голову этот парадокс. Наш иврит так же подсознателен, как и отсутствие ностальгии. Язык Кода.

— Ну конечно, — с иронией сказала Людмила. — Именно в подсознании у тебя сидело сочетание "языковая среда". Да в древней Иудее…

— В Иудее, согласен, не знали таких слов. Но иврит, Люда, куда древнее. Повторяю — это язык Кода. И те, кто создавал его, были умнее нас нынешних. И слова знали куда более мудренные, чем знаем мы. Слова эти будут еще всплывать из подсознания. Новые слова старого языка. Я так думаю.

— И опять мы пришли к этому вопросу, — сказала Дина, которая стояла в стороне, обняв за плечи Андрея.

Людмила повернулась к ней.

— К какому вопросу?

— Кто создал это? Язык, который мы вспоминаем, не зная. Живую траву. Небо-карту. Землю.

— Творец! — сказал Ричард без тени сомнения.

— Несомненно, — насмешливо согласилась Людмила. — Чтец читает. Пахарь пашет. Думает мыслитель. А творит, естественно, Творец. Это что — ответ на вопрос Дины? Кто он, ваш Творец? Нематериальный Бог? Материальное существо? Личность? Невидимая сущность? Вы можете ответить?

— Я могу, — услышали они глубокий голос, похожий на звук трубы архангела, никогда никем не слышанный, но знакомый интуитивно и узнаваемый без труда.

У берега речушки, взявшись за руки, стояли двое.

— Илюша! — воскликнула Дина и отступила, спряталась за Андрея.

— Мое имя Йосеф Дари. А это — Муса. Мы вернулись.

x x x

Сара Абовна выглянула в окно и, не увидев внука, сказала мужу:

— Наум, Хаим опять ушел со двора, пойди посмотри.

Наум Исакович заложил карандашом страницу, вздохнул и, сменив тапочки на спортивные туфли, вышел из квартиры.

Хаим обычно проводил время с соседскими ребятами — Аликом и Шаулем. Алик был из «русских», хотя и не понимал по-русски ни слова, потому что родился в Израиле, да и родители, прибывшие еще в начале семидесятых, успели подзабыть большую часть идиоматических выражений, известных каждому, кто вырос на просторах шестой части суши от Бреста до Владивостока. Шауль, сын выходцев из Южной Африки, понимал по-русски два слова: «дай» и «спасибо», причем, как подозревал Наум Исакович, «дай» в понимании Шауля было все-таки ближе ивритскому "хватит".

— Хаим! — крикнул Наум Исакович, завернув за угол и оказавшись на детcкой площадке с качелями и деревянным строением, напоминавшим сказочную крепость. Внука не оказалось и здесь, и где его искать теперь, Наум Исакович не знал.

В прежние времена Хаим мог пойти с ребятами к ним домой — к Алику, например, чтобы поиграть на компьютере, или к Шаулю, чтобы послушать очередную историю из африканского фольклора с еврейским оттенком, которые в избытке хранились в неисчерпаемой памяти деда Шауля. Впрочем, скорее всего, дед сам эти истории и придумывал. Но вот уже больше недели не было здесь ни Шауля с Аликом, ни их семей, да и вообще в квартале было пусто, тихо и гнусно, как на кладбище. После начала Исхода, особенно после того, как ушел зять, объявивший себя Мессией, город опустел быстро, в течение двух-трех дней все было кончено. Семьи Шауля и Алика ушли в числе первых; сразу после передачи, во время которой Илья исчез с экранов, не договорив своей речи, обе семьи отправились пешком к центру города, то ли к Стене плача, то ли к мельнице Монтефьоре, и обратно не возвратились, как не возвратились десятки тысяч жителей Ир-ганим и других кварталов Иерусалима.