Книга Бригадир - Алексей Викторович Вязовский

не торопилась объяснять, заманивая в свои сети. Пришлось нажать и прямо спросить, что не так.

— Вообще-то, там фейс-контроль, — наконец, раскололась девушка.

— Это что за зверь? — удивился Копченый, по-хозяйски обнимая свою скво — низенькую чернявую молдованку по имени Агата.

Вот глянулась она ему на кастинге, и не очень понятно чем. Может, страстным взглядом, который девушка нам старательно демонстрировала? Женщина-вамп. Точнее, недовамп. Вот все в наличии — яркая помада темного оттенка, густо подведенные глаза. А чего-то не хватает. Лоска? Изысканности? Воспитания? Ведь сразу видно — девушка из колхоза, готовая прогрызать себе путь к богатой жизни как акула. И она очень старательно прячет от других место своего рождения, как и все москвички в первом поколении. Она умна, хитра и окончила школу с медалью. Она пойдет по костям, лишь бы не вернуться назад, к маме, папе, корове Зорьке и к тому жениху, которого ей уже приготовили родители.

— Фейс-контроль — это когда на входе охрана сверяет твой образ с образцовым и решает: пускать тебя или нет, — пояснил я. — И бабки тут не помогут. Имидж клуба стоит дороже ста баксов.

— А что будет с имиджем, если мы туда пройдем? — пожал плечами Штырь. — И может, мы с этим имиджем перетрем? Пообещаем, что все ровно будет.

— Имидж, — это репутация, — толкнула его локтем в бок Надя, которая в плане общего кругозора и образования была Штырю не чета. И она явно взялась за его воспитание. Он даже разговаривать стал почти без мата.

Я решил пояснить.

— Ну, например, ты выпьешь лишнего, расколотишь бутылку об голову какого-нибудь лоха, который будет клеиться на танцполе к Наде, — я кивнул в сторону девушки. Она сразу занервничала и начала поправлять прическу. — Тебя попробуют вывести, а ты словишь бычку, сделаешь розочку и будешь отмахиваться ей от охраны.

Пахом натужно рассмеялся, остальные тоже. Всем было очень легко представить Штыря, который отмахивается розочкой. Совсем недавно этот человек спускал под лед трупы лобненских гопников и мочил троицкую братву. После чего даже особо не морщился, когда лепила ковырялся в его ране. Не говорить же ему, что такие рожи, как наши, в принципе отпугивают трепетных, как лани иностранцев. И даже розочкой для этого размахивать не нужно. Экспату достаточно ощутить на себе тяжесть свинцового взгляда человека в малиновом пиджаке, чтобы почувствовать неприятные позывы в животе.

— Ладно, покатили, — все-таки решился я. — Сегодня наш день! Я знаю кое-кого из их крыши. Они сейчас присматривают за клубом. Я решу.

* * *

Пошлая роскошь ночного клуба резко контрастировала с имперским шиком «Праги». Здесь кожаные диваны, прижавшиеся к стенам, были забиты хохочущими людьми, лица которых бликовали в свете зеркальных шаров, что крутились под потолком. Грохотала музыка, да так, что даже своего соседа не услышать. Ложи были забиты иностранцами, для которых и открыли этот клуб. Хозяевами были шведы, и они зарабатывали бешеные деньги, собирая капусту с загулявших гостей. Москва уже начала наполняться экспатами. Менеджеры среднего звена, приезжавшие сюда, становились сразу на топовые должности, имея как доказательство компетенций только иностранный паспорт. Для них здесь был Клондайк. Гигантская, еще не разграбленная страна лежала беззащитная перед ними. Огромные возможности, почти полное отсутствие законов, чиновники, которые в это время еще продавались за банку тушенки — все это срывало крышу у мужиков, избалованных к тому же доступностью и качеством местных женщин. Пятидесятилетний рыхлый, очкастый диабетик мог заполучить любую фею, просто продемонстрировав ей свой акцент. Даже платить не нужно было. Достаточно грустно вздохнуть и упомянуть, что русская жена — это его мечта. И тогда волшебная красавица, подобную которой в своей Оклахоме он мог увидеть разве что по телевизору, начинала баловать его минетами, обгоняя по производительности любой иностранный пылесос. Наивные комсомолки еще верили в сказку. Вот здесь-то все эти люди и тусовались после тяжелой трудовой недели, выбирая любую из толпы девчонок, пришедших сюда за богатым женихом. А еще здесь встречались особенные персонажи, пока еще незнакомые широкой публике. Как вот этот, например…

Борис Абрамович, еще молодой, с частично сохранившейся шевелюрой, сидел в дальнем углу и разговаривал с каким-то типом, положив локти на стол. Это не было проявлением невоспитанности. Скорее, так он усиливал напор своих аргументов. Энергия, с которой он говорил, добивала даже до меня, а его собеседник и вовсе таял, как снеговик на солнышке. На его лице выражение презрительного недоумения сменялось задумчивостью, а за ней — заинтересованностью, которую тот, впрочем, старательно прятал. Вокруг стояла и бдительно зыркала по сторонам охрана — не дай бог, кто левый подойдет. Через этот кордон не прорваться, даже будь ты лучшим игроком в регби.

— Ты чего зло смотришь на этого «кудрявого»? — тихо на ухо поинтересовался Карась. — Какие-то терки намечаются?

— Нет пока, но могут быть. Это Береза. Борис Абрамыч.

— Еврей, что ли?

— Еще хуже, — ответил я. — Черная дыра отечественного бизнеса. Всасывает в себя все, что только можно. Про Логоваз слышал?

— Вроде продажу тачек с ВАЗа под себя забрали, — почесал в затылке Вован.

— И еще много чего возьмут.

— Думаешь, если поднимемся — придут?

— Даже не сомневайся, — кивнул я. — Это «кудрявый» еще министров в правительстве ставить и снимать будет. Вот увидишь.

— На-на! — завизжали девчонки, узрев на сцене мускулистые торсы кумиров, едва прикрытые куцыми жилетками.

Наши дамы бросили своих кавалеров, и даже Ленка упорхнула, оставив меня скучать. Ведь там пели «Фаину», песню, разорвавшую страну на части. Десятки девчонок обступили сцену и визжали так, что заглушали музыку. А ведь до чего парни харизматичные, — удивился я. Никогда не видел их вживую. И вроде группа девчачья, а энергетика талантливых артистов просто пронизывала зал насквозь. А молодых девчонок и вовсе валила наповал.

— Заводные черти! — толкнул меня Китаец. — Скажи, Серый!

— Черти — плохое слово, Димон, — поморщился я. — Не говори его никогда. Можешь сильно ошибиться. Подтянут за язык, виноват окажешься.

Штырь согласно покивал.

—